Вопрос, по которому «Первый» вызывал Шелеста, не составлял тайны для Леонида Ильича. Он знал, что не на «чаепитие из бутылки»: «на ковёр». В результате второй подряд засухи в большинстве зерносеющих регионов Украины, в республике сложилась тяжёлая ситуация не только с обеспечением населения хлебом, но и с обеспечением скота кормами. Выгорело почти всё. Подчистую.
Петр Ефимович руководитель крутой и дельный сделал всё или почти всё для того, чтобы свести ущерб к минимуму. Порядку стало больше, но только не кормов. Особенно пострадала кукуруза главная любовь и забота Никиты Сергеевича. Ведь именно за счёт кукурузы Хрущёв намеревался решить проблему кормов. Кукуруза представлялась ему да и не ему одному ценнейшей в этом отношении культурой. Так оно и было. Вопрос заключался только в подходе к её насаждению.
А вот тут уже начиналась «заковыка». Можно даже сказать: «загогулина». Никита Сергеевич использовал глагол «насаждать» во всех смыслах: от «сажать в землю» до «вбивать кулаком». Другой формы «наделения добром» он не признавал. И кукурузу начали сеять повсюду: от причерноморских степей до северных окраин, включая Вологду и Архангельск. На Украине же решено было освоить кукурузой огромные площади безводных крымских степей.
Но Таврия зона рискованного земледелия. Вот, говорят: кто не рискует тот не пьёт шампанского. Шелест рискнул: попробовал бы не рискнуть! Но рискнул он не только на свою голову, но и на свою задницу: алкоголизм на почве злоупотребления шампанским ему теперь явно «не грозил». А всё погода: два засушливых лета подряд. В очередной раз «небесная канцелярия» не снизошла к мольбам хлеборобов и партийных работников. И теперь Петру Ефимовичу нужно было ехать в «первопрестольную»: держать ответ. Авторство грехов никого не интересовало: Шелест был избран «на безальтернативной основе».
Для заклания в качестве агнца. Потому что «у сильного всегда бессильный виноват»
Здорово, Пётр Ефимович! Да на тебе лица нет! Ты где его забыл?
Где забыл, спрашиваешь?
Не приняв шутку даже кислой улыбкой, Шелест обречённо махнул рукой.
В кабинете у Первого Там, где его с меня сняли Вместе «со стружкой».
Пётр Ефимович совсем по-мальчишески шумно повёл носом.
Ты бы слышал, Леонид Ильич, как он меня крыл! Я ведь и сам, знаешь, мастер, но таких слов ещё не слыхивал! Просто смешал меня с говном! Веришь ли, не помню, как и вышел от него! Хотя, скорее всего, не вышел: или вылетел, или вывалился. Не помню. Сволочь!
Последнее и явно искреннее слово вылетело из Петра Ефимовича помимо желания хозяина. Но Леонид Ильич не стал цепляться за случайность: ему нужен был «готовый продукт». Ведь не зря пелось в старинной народной песне: «Одна снежинка ещё не снег, ещё не снег, одна дождинка ещё не дождь». Товарища следовало подготовить: вскрыть «по полной» и довести до кондиции. Для шантажа даже случайное признание годилось. Для серьёзной работы нет. Здесь требовалось чистосердечное признание: объёмистое и с куда большим количеством матерков в адрес «объекта работы».
Садись, Пётр Ефимович: поговорим.
Шелест, промакивая лысину уже далеко не белоснежным платком явно «напромакивался» у Хрущёва грузно опустил полный зад на кожаный диван. Леонид Ильич пристроился рядом.
Помочь-то хоть обещал?
Угу, буркнул Пётр Ефимович, не поднимая головы. Расстаться с партийным билетом. «Я, говорит, вижу, что эта ноша Вам не по плечу. Там могу избавить Вас от неё!» Ну, а потом сразу перешёл на «ты» и добавил ещё пару слов по-русски в мой адрес
Шелест поднял голову, «по дороге роняя» совсем даже не скупую и не совсем мужскую слезу.
Знаешь, Лёня
Иногда они с Брежневым «доходили» в обращении до имён: земляки, как-никак.
порой так хочется плюнуть ему в рожу: «допекает», гад!
Дубль «аттестации» уже внушал доверие и Леонид Ильич сочувственно похлопал ладонью по дрожащей руке Шелеста.
Плюнуть, конечно, можно, Петя Только, думаю, что это не выход Этим дела не поправишь
Шелест моментально отставил слёзы.
Я тоже думаю, что Никитку пора уже призвать к порядку!
Удивительно, но «хитрый хохол» не стал «валять Ваньку» и изображать непонимание, вызывая Брежнева на большую откровенность. Это было необычно для него, но видимо, и в самом деле «припекло мужика».