Полянский не пал духом и продолжал работать. Но уже «берёг голос». «Наверху» это оценили и «перебросили» его на «тёплое» во всех смыслах место: в Краснодарский край. Тоже первым секретарём.
В июне пятьдесят восьмого сорокалетний Полянский тогда уже Председатель Совета Министров РСФСР избирается кандидатом в члены Президиума ЦК. В мае шестидесятого он, наконец, «дорастает» до «полного» члена Президиума за компанию с Косыгиным и Подгорным. А двумя годами позже он получает назначение на должность одного из заместителей Хрущёва в Совете Министров СССР. Совсем неплохо для его лет, особенно с учётом того, что ещё в пятьдесят четвёртом карьера его могла пресечься раз и навсегда.
Это говорило о многом. О многих талантах Дмитрия Степановича. В числе главных из них наряду с умом, трудолюбием и организаторским даром было отменное политическое чутьё. Чутьё момента. Чутьё опасности. Чутьё решающего шага. А ещё этот невероятный талант по части мимикрии! Уж кого-кого а его, Диму Полянского, Никита Сергеевич никогда бы не заподозрил в нелояльности. «Никогда бы» и так и сделал: не заподозрил!
Как видишь, работа идёт. Работают люди.
Леонид Ильич положил список в кожаную папку всегда предпочитал вещи из натуральных материалов и бросил её в сейф. Глухо щёлкнул замок.
На днях «отработаю» Шелеста: твоя информация по нему показалась мне перспективной
Пётр Ефимович? Приветствую тебя: Брежнев.
Голос Леонида Ильича генерировал неподдельное удовольствие от общения с руководителем коммунистов Украины. Но, даже если удовольствие и было поддельным, никто не распознал бы «подделку»: Брежнев являлся непревзойдённым мастером по части демонстрации чувств подлинных и всех остальных. Это было у него от природы. Распознав в себе эти качества, Леонид Ильич не пустил «дело на самотёк»: развивал, оттачивал и шлифовал мастерство ежедневно. И не было ещё ни одного человека, который не поддался бы его чарам. Даже Хрущёву, долгие годы вынужденному «косить» под «щирого козака» и выплясывать гопака перед Сталиным, было в этом плане далеко до Леонида Ильича.
В редкие минуты откровения с самим собой Брежнев с благодарностью вспоминал Грушевого. В политике Константин Степанович оказался его «крёстным отцом». Именно он порекомендовал Леониду Ильичу шире практиковать наличные таланты для достижения своих целей. Именно он раскрыл Брежневу суть «борьбы при социализме»: борьба «за портфель». А «портфель» можно было обрести, только «внушив» и «обаяв». И уже много позже «подсидев», «подставив» и «подкопав».
Жаль, что ты мало читаешь, Леонид Ильич, сказал он однажды Брежневу. Есть у Аверченко такой рассказ: «Бритва в киселе». Так вот, там актриса Бронзова по наивности думала, что она сможет легко управлять показавшимся ей «киселём» литератором Ошмянским. А он ей, вроде, и не перечил ни в чём но всегда в итоге побеждал. Побеждал, не воюя: ну, что может сделать «бритва» с киселем»!
Леонид Ильич навсегда запомнил плутовской взгляд, которым его тогда одарил Константин Степанович:
В тебе, Лёня, есть немало достоинств Ошмянского. Пользуйся ими
Это искусство пришлось Леониду Ильичу не только по плечу, но и по душе. А она у него была, ой, какой непростой! И те, кто неправильно представлял её, горько жалели о том. Увы постфактум: до конца дней своих
Пётр Ефимович, я слышал, ты на днях будешь у нас на Старой площади?
До уха Леонида Ильича донёсся протяжный вздох формата стона, и даже некрасовского, который «у них песней зовётся».
Да уж, буду Вызывают И не на днях а прямо завтра. Никита Сергеевич сказал, чтобы к полудню был, «как штык» Так, что, прямо с утречка и вылечу
Ну, так загляни ко мне как отрапортуешься: есть вопросы организационного порядка.
Опять «с той стороны» донёсся вздох, он же стон.
«Отрапортуешься» Мне бы твой оптимизм, Леонид Ильич Ладно, буду
Брежнев знал, какое время выбрать для встречи с Шелестом. Выдели он час до встречи того с Хрущёвым и откровенного разговора не получилось бы наверняка: Пётр Ефимович хохол хитрющий, «себе на уме». Начнёт «вилять» и так и не скажет ни «да», ни «нет». А встреча после «общения» с Никитой это совсем другое дело. Это, как говорят в Одессе, «две большие разницы».