– Но разве побег Барбареско не подтверждает мой рассказ? – тихо спросил он.
– Если кому нибудь вздумается опровергнуть его, никто уже не поверит слову такого проходимца, как вы. И как тогда буду выглядеть я, доверившийся
вам?
– Мне кажется, что ваше высочество чересчур перестраховывается, – ответил Белларион. – В конце концов лишь чистосердечное признание позволит мне
спасти свою шею.
Маркиз Теодоро холодно взглянул на Беллариона, и тот почувствовал, как по спине у него пробежал озноб. Он начал наконец то понимать, что регент
меньше всего хотел расследования, в ходе которого могло выясниться, что не кто иной, как сам маркиз Теодоро инспирировал этот заговор, используя
сначала графа Спиньо, а затем и Беллариона.
– Какое значение имеет ваша шея? – медленно проговорил маркиз.
– Для меня – немалое, ваше высочество, хотя вы можете быть иного мнения.
– Вы становитесь помехой, друг мой, – усмехнулся его высочество, и взгляд его бледно голубых глаз стал еще жестче. – Да, именно помехой,
– повторил он. – Герцог Джангалеаццо не стал бы долго возиться с вами. Он давно бы свернул шею, обремененную чересчур большой ответственностью.
Благодарите Бога, что я не Джангалеаццо.
С этими словами он снял с левой руки плащ и извлек из его складок длинную веревку и два крепких напильника.
– Вы сможете вылезти наружу, если перепилите один из прутьев, – сказал он. – Идите своей дорогой и никогда больше не пересекайте границу
Монферрато. В противном случае вас повесят без суда и следствия – это я вам гарантирую.
– Можете ни о чем не беспокоиться, ваше высочество, – поспешил ответить ему Белларион. – Вам не придется пожалеть об оказанном мне доверии.
– Наглец, как ты смеешь так со мной разговаривать? – воскликнул регент, смерил Беллариона презрительным взглядом и, повернувшись на каблуках,
поспешно вышел из камеры.
На другой день весь город был взбудоражен известием о побеге заключенного из тюрьмы. Жители Касале высказывали самые фантастические
предположения на этот счет, но лишь одно из них было настолько невероятным, что соответствовало действительности.
– Ну вот, – сказала принцесса Валерия своей преданной Дионаре, – разве мое пророчество не сбылось?
Но глаза ее смотрели грустно, и в голосе отнюдь не звучала нотка радости, которую обычно испытывает человек, сумевший угадать будущее.
А в это время Белларион уже брел по территории соседнего государства – Милана, однако все его мысли, невзирая ни на какие запреты и границы,
оставались в Монферрато, с принцессой Валерией. «В ее глазах я мошенник, шпион и обманщик, – размышлял он, – но разве это удивительно – ведь она
не знает, почему погиб Спиньо; впрочем, пускай считает меня кем хочет – самое главное, что она и ее брат сейчас в безопасности».
Эту ночь он провел в гостинице «Кандия», расплатившись за ночлег из той суммы в пять дукатов, которую она дала ему на непредвиденные расходы.
«Когда нибудь я верну ей долг сполна», – подумал он, отдавая деньги хозяину.
Раннее утро застало его уже на дороге, ведущей в Павию, но с каждой пройденной милей он все больше убеждался, что служение музам в значительной
мере потеряло для него свою привлекательность. Он пришел к выводу, что его прежние воззрения на жизнь и на место, которое в ней занимают
абстрактные науки, сильно поколеблены, а его еретический силлогизм, казавшийся ему неопровержимым, рухнул при первом же столкновении с
реальностью. По крайней мере, богословы не ошибались в том, что в мире действительно существует зло, пускай не как эквивалент греха – на этот
счет у него пока еще оставались сомнения, – но, вполне возможно, как движущая сила, в значительно большей степени влияющая на судьбы людей, чем
обычно пассивное добро, чье могущество проявляется в лучшем случае через сопротивление злу и победу над ним.