Регент недовольно откинулся в кресле и наполовину прикрыл глаза веками:
– Ну что ж, я не стану больше вмешиваться в судебный процесс. Продолжайте, вас все ждут.
Куда более озадаченный поведением регента, чем всем остальным, вместе взятым, подеста вновь обратился к Беллариону:
– Вы слышали, мессер, – ваш обвинитель не может присутствовать здесь лично.
– Прекрасно, – рассмеялся Белларион. – Я думаю, вы согласитесь со мной, что его побег лучше всего свидетельствует о лживости его обвинения.
– Но, мессер, вы должны уважать суд, – увещевающим тоном продолжал подеста, словно забыв о существовании слова «мошенник», которым он совсем
недавно награждал Беллариона. – Вы просто обязаны сообщить нам свою версию происшедшего, чтобы мы могли принять решение, как поступать с вами.
– Хорошо, – ответил Белларион, – но, увы, я немногое могу сказать вам, поскольку я не присутствовал в самом начале ссоры, разыгравшейся между
графом Спиньо и мессером Барбареско. Я услышал шум и крики о помощи, но граф Спиньо был уже мертв, когда я появился в комнате, откуда они
доносились. Увидев меня и решив, что я могу их выдать, мессер Барбареско и его друзья напали на меня, но мне удалось ранить хозяина дома и
закрыться в одной из комнат, откуда я ускользнул через окно. Поверьте, ваше превосходительство, если бы не стража, мне ни за что не удалось бы
выбраться оттуда целым и невредимым.
Такая история, по мнению Беллариона, должна была убедительно прозвучать для ушей регента, но подеста отнюдь не был удовлетворен ею.
– Я куда более охотно поверил бы вам, – с вызовом в голосе заявил последний, – если бы вы смогли объяснить нам, почему граф Спиньо и вы сами
оказались в момент происшествия полностью одетыми, в то время как все остальные были в ночных рубашках. Одно это говорит о том, кто был
агрессором, а кто – жертвой.
Белларион взглянул на регента, но тот словно замер в своем кресле и лишь сурово и строго глядел на него в упор, у него мелькнула мысль, что как
шпион он может представлять собой ценность для регента лишь в том случае, если умолчит о своей миссии в доме Барбареско.
– Я не знаю, почему граф Спиньо был одет, – решительно заявил он.
– Сам же я был в тот вечер во дворце, вернулся поздно и от усталости задремал, сидя в кресле.
Беллариону показалось, что во взгляде регента промелькнуло одобрение. Но подеста медленно покачал головой.
– Весьма неубедительное объяснение, – усмехнулся он. – Может быть, вы придумаете что нибудь получше?
– Что может быть лучше правды? – твердо и несколько заносчиво ответил Белларион. – Вы требуете объяснить вещи, которые лежат вне моего
понимания.
– Увидим, – угрожающим тоном произнес подеста. – Дыба неплохо освежает память и часто заставляет вспомнить даже основательно забытые детали.
– Дыба? – переспросил, внутренне задрожав, Белларион и умоляюще взглянул на регента, ища его поддержки. Но тот уже шептал что то на ухо мессеру
Алипранди, и в следующее мгновение представитель Милана обратился к подесте:
– Ваше превосходительство, можно мне взять слово?
Подеста с изумлением уставился на него: не часто послы иностранных государств подавали свой голос, когда разбиралось дело об убийстве и разбое.
– Прошу вас, синьор Алипранди.
– Ваше превосходительство, мне хотелось бы напомнить вам, что обвиняемый заявляет о своих близких отношениях с графом Бьяндратским. Нельзя ли
прервать заседание до тех пор, пока этот факт не будет документально подтвержден?
Болезненно реагирующий на любое постороннее вмешаельство в судебный процесс, подеста недовольно вскинул голову.