Насилу прошли, они тяжело дышат.
Почему? Что такое? пугается тётя Соня.
Новоприбывшие смотрят на меня. А потом на вереницы новых, чистеньких, уютных, истинно «московских» особнячков, кои так тщательно восстанавливали, по крупицам собирая чудом уцелевшие чертежи и планы.
Душно тут у них, тётя Нонна поправляет шарфик. Душно, не продохнуть с новья этого
Да уж, поддерживает сестру Ёлочка. Со старыми домами лучше было! А теперь еле дошли! Вот как теперь будем?
А что же случилось? я начинаю тревожиться.
Да вот понаставили всего этого самого! сердится тётя Нонна. Новое, чистое, дышать просто нечем!
Будет вам, сестрички, отмахивается тётя Соня. Прошли и ещё пройдём. Спасибо тебе, дорогой, она оглядывается, встаёт. Пойдёмте, до павильона дойдём?
Мы идём, все вчетвером. Голокубы мигают нам вслед, тёти всматриваются в них, я стараюсь пояснить. Кое-что, однако, они знают лучше меня
Мы ж сюда на каток зимой ходили, говорит Ёлочка, поправляя шляпку. Там ещё был такой молодой человек, в свитере с ромбом, ах!..
Остальные хохочут.
Надо же! Ты и это помнишь?
Как же не помнить?.. Ой, а это что?..
Мимо нас проезжает скутер. Медленно, непонятно как не падая. На скутере девица с косичками, выкрашенными в ярко-малиновый цвет. Чёлка полыхает золотым. Девица очень внимательно смотрит на нас. Нехорошо так смотрит. Скутер её, украшенный всяческими жужжалками и свиристелками, почти останавливается. Над коммуникатором в ладошке голограмма. Что-то вроде трёхмерной карты местности. Странно заблудиться на Патриарших невозможно.
Что вам, милочка? своим самым сварливым голосом выдает тётя Нонна. Что вы так на меня глядите? На мне, бесценная моя, узоров нет.
Я поспешно бросаюсь меж ними.
Всё хорошо, говорю я девице. Всё в порядке. Не надо только приглядываться. Это, мадемуазель, неприлично, в конце концов!..
Девица ничего не отвечает, морщит лоб. Над ладошкой поворачивается схема ага, ближайшие к Патриаршим дворы.
Идёмте, быстро говорю я.
В конце аллеи появляется дрон-мороженщик. Могут меняться века и эпохи, но московское мороженое пребудет всегда.
Мы идём всё быстрее, почти бежим. Ну, насколько я могу «почти бежать».
Девица отъехала на сколько-то метров, глядит нам вслед.
Дорогой, тётя Соня озабочена. Дорогой, это не опасно?
Куб прямо перед нами показывает реконструкцию подворья патриарха Гермогена. Кресты на куполах.
Жалко Я мороженого хотела Ёлочка пытается задержаться у дрона с эскимо и пломбирами, но я немилосердно тащу их дальше. Вот послали ж небеса эту напасть в лице многоцветной девицы!
И да, жалко, очень. Пропавшего дня, разговоров, воспоминаний Я опять буду один. Надолго. Очень. А всё из-за этой девчонки!..
Оборачиваюсь. Ну, конечно, тащится за нами, заподозрила что-то. Ни голокубы её не интересуют, ни мороженое, ни даже молодой человек на уницикле, тщетно пытающийся привлечь её внимание.
Сквозь тёплый августовский день словно тянет струйкой ледяного холода. Я смотрю на игрушечные особнячки вокруг зелени сквера, желтоватый цвет фасадов вкупе с белизной фронтонов и колонн.
Москва прекрасна, она всё вмещает в себя. Но некоторым тут, увы, приходится тесниться.
Какая храбрая девочка, поджимает губы тётя Нонна. Дорогой, нельзя ли
Они не знают в деталях, но чувствуют что-то не так.
Нам что, уже сворачивать? огорчается тётя Соня. Эх Совсем не погуляли в этот раз
Мороженого не досталось, угрюмо соглашается Ёлочка.
Я, как могу, тащу их за собой, в проход между домами, между коваными железными оградками и сверкающими начищенной медью крышами над входами в подвальчики, мимо вывесок, набранных старой орфографией (аутентичность так аутентичность!), мимо всех этих милых, родных примет моих Патриарших, откуда теперь приходится бежать со всех ног.
Кажется, улица опустела. Над прудом по-прежнему поднимается туман; мы одни мы четверо и девушка на скутере. Кажется, отстала фух, пронесло, всё-таки оказалась не дурой, поняла, что кое-куда лучше не соваться.
Тётя Соня начинает вдруг рассказывать, как они после войны возвращались в коммуналку, «а все окна побиты, а вся мебель вынесена»; тётя Нонна в ответ вспоминает, как пробирались из Новороссийска домой в Таганрог сквозь кольцо Красных войск после эвакуации Добровольческой армии в Крым осенью 1919-го, и я уже почти начинаю верить, что всё образуется, как эта проклятая девица влетает в проход за нами следом.