Я знаю, что сегодня наша очередь коров пасти, и этого мне достаточно, отрезала тетушка.
Для моей мамы вчерашнее поведение ее сына было бы ужасной трагедией, а для тетушки Нуцы обычным положением вещей. Пьяным мужчиной тут не удивишь.
Умывание холодной колодезной водой несколько взбодрило меня. А литр молока, выпитый почти залпом, помог заглушить неприятные ощущения во рту и желудке. Осталось лишь обостренное восприятие мира: я слышал звуки, чуял запахи и различал цвета намного отчетливее, чем обычно, и такая повышенная чувствительность приносила отнюдь не наслаждение жизнью, а болезненное раздражение органов чувств.
Впрочем, прогулка с удочкой к реке привела меня в хорошее расположение духа.
Спускаясь по улице к речке, я не мог нарадоваться живописной, яркой картине, открывшейся моим глазам поутру. Перед рассветом прошел дождик, и теперь во всем чувствовался живительный ток и буйное цветение. Природа словно помолодела: налились свежестью деревья; ветер перестал гонять песок; по краям дороги не обузданная мотыгой земля разродилась мощной крапивой, а в центре, разгребая рябую от дождя пыль, копошились куры. Рядом на столбе сидел соседский кот и лениво поглядывал свысока на эту птичью возню, довольный жизнью и собой.
Да, мало у нас осталось житейских уголков, подобных Бессарачу, с природой, не затоптанной поступью цивилизации.
На скамейке возле крайнего дома устроился дедушка Лека. Сколько его помню, он всегда был таким: сухим, сгорбленным, с клюкой в руках. Носил френч и широкие галифе, заправленные в стоптанные кирзовые сапоги, а на голове деда неизменно красовалась форменная фуражка лесника напоминание о былой профессии. Годы его не изменили. Казалось, что дедушка Лека сразу родился в том виде, в каком он сидел на скамейке, минуя пеленки, букварь и трудовую книжку. А ведь когда-то Лека слыл первым молодцом в округе, покорителем девичьих сердец.
Когда я поздоровался с ним, он спросил:
Ты чей будешь?
Я в гости к Олейкам приехал.
Не на похороны ли?
Нет, пряча улыбку, ответил я.
От старости дедушка чуточку спятил. Смысл жизни старика свелся к одному посещению похорон и поминок.
Ты не топиться идешь?
Нет, рыбачить, снова покачал головой я и сбежал вниз к речке.
Оказывается, у деда было еще одно хобби, не такое безобидное, как хождение по похоронам и поминкам, но о нем я узнал чуть позже.
Берег покрывали заросли молодого клена. На самом краю, почти в воде, величаво и немножечко грустно шевелили ветвями раскидистые ивы. Я выбрал место под одной из них, недалеко от мостков, с которых симпатичная девушка полоскала половики.
Забросив крючок, я попытался сосредоточиться на поплавке. Однако рыбацкому азарту мешал факт присутствия в поле моего зрения привлекательной особы женского пола.
Я время от времени украдкой переводил взгляд с поплавка на нее, и она, поймав меня несколько раз за этим неприличным занятием, сердито хмурилась в ответ.
Желания поймать большую и маленькую рыбку не возникало. Зато, как я ни противился самому себе, в моем воображении стали настойчиво всплывать яркие сцены моего романтического общения с этой девушкой, причем, о ужас, далеко не в педагогической форме. Мама изолировала меня от городских красавиц, но при виде первой же сельской барышни худшие симптомы неизвестной болезни, от которой я приехал лечиться в Бессарачу, немедленно проявились. Я сидел бледный и липкий.
День выдался жарким. Вскоре летним зноем задышали трава и цветы. Их теплый аромат приятно щекотал нос, а нагретый воздух колыхался перед глазами прозрачными струями. Разморенный зноем и бессонной ночью, я полностью утратил интерес к поплавку, который давно уже прибило к берегу, и весь погрузился в свои грешные мысли.
6. Знакомство с Аделиной
Как хорошо, что думы человека не могут быть прочитаны или увидены другими людьми. Случись достоянием общественности хотя бы малая часть того, чему я отдавался в своих любовных грезах, а еще ужаснее достоянием моей мамы, я бы сгорел от стыда быстрее, чем пух на одуванчике.
Из полудремотной задумчивости меня вывела коза, лизавшая мне ухо.
Мэри, не заигрывай с молодым человеком! раздался рядом веселый женский голос.
Голос принадлежал красивой женщине лет двадцати восьми с роскошной длинной косой, ниспадающей ей на грудь.
Я в растерянности поднялся, вытирая мокрое ухо.