Что нежность эта крайне нелегка.
Понятно по Нему, что нам и надо
Мучительно любить, а не легко,
Своих, а не того, кто далеко.
17
Пожертвовать отмерилось Ему
Прекрасным, а не подлинно разбойным,
И будто бы смягчиться потому
Над миром, истребления достойным.
Искал Он ублажения себе
В ужасной пытке собственного Сына
Поверю ль я подобной городьбе?
Пойму ль иначе бред иудаина?
Любому, чья разумна голова,
С аффектом откликаться глупо всё же
На связные, но дикие слова.
Стыдиться мне приходится похоже
Нешуточной полемики своей
На почве веры с архиверным ей.
18
Смирение не чудо красоты,
Когда за ним иное не таится.
А радовать умеешь, если ты
Взорвался, чтоб учтиво обратиться;
Бичуешь если барина в себе,
Родителей владыками считая;
Склоняешься ко старческой мольбе,
Не зря Сираха в Библии листая.
Смирение даётся нелегко,
Хотя бы смысл его первостепенный
Без лучших уст открылся глубоко.
Так Он, его глашатай несравненный,
Серчая на различные сердца,
Хулой не пощадил и деревца.
19
Мы ведаем от Агнца своего,
Что горе, где смирение в отсеве:
Бичу подверг и Сам узнал его,
Проклявший древо кончился на древе.
Смоковница погибла без вины,
Гонимые торговцы пострадали,
Быкам удары были зря даны
Даятелю подобных яств и дали.
Святому не простили ничего.
Отмерилось Ему усугублённо.
Терпимого, карали всласть Его.
Взывает это к нам определённо.
Давай блюсти смиренными себя,
Христа за курс оплаченный любя!
20
Храниться невредимыми могли,
В избытке благ имея правомерность,
А гибельные муки предпочли,
Светилам обнаруживая верность.
Отказывая в милости тому,
Гласило небо миру неустройства,
Что подвиги такие ни к чему,
Что здравый смысл угоднее геройства.
Но разве здравомыслия добыть?
Открыли мы Святому Духу двери,
Мудрей с Его подмогой чтобы быть.
Отваги не доказывали звери,
Хранили зримой трезвостью себя.
А мы себя казним, её губя.
21
Позора не боится страшный зверь,
А ты боишься речи фарисея,
Но встарь ему подобные, поверь,
Отправили на крест и Назорея.
Понятия шального петуха
Подводят искони того-другого,
Где храбрость от зачинщика греха,
А здравый смысл от Господа благого.
Монарх у Повелителя светил
Испрашивал ума, а не отваги
И тем Его к себе расположил.
Иное безо всякой передряги
Волшебно Соломону в руки шло,
Безмолвно славя мудрое чело.
22
Затем и возлюбили предки тьму,
Что князя тьмы сначала возлюбили,
Что княжеское слово, ко всему,
Красой непогрешимой объявили.
Но как же стали милыми рога?
Запутывался всякий непомерно,
Поскольку начертания врага
По-доброму рекли подчас и верно.
Благим узрели псевдобожество,
Любви к нему по праву не гасили,
Любя же, легче слушались его.
Сиял он, если все его любили:
Казаться только злым ему нельзя,
Хорошей речью лгать его стезя.
23
Крупицы безусловной правоты,
Знакомые по Книге величавой,
Ценить умеют очи суеты
Не ценит их единственно лукавый.
Нельзя творить убийства, по нему,
Но сам он их и требует извечно
В объёмах, изменяющих уму,
Во злобе, всеразящей бессердечно.
Потрудимся в сознание войти,
Что прочие все заповеди тоже
По сей подсказке строго не блюсти.
Субботняя других едва ли строже,
Тем более что внемлющим она
Не самой первой в перечне дана.
24
Сказал учёный в древности глухой,
Что верные слова дороже друга.
Перечить этой фразе неплохой
Веками не бралась и вскользь округа.
Познание добавило поздней,
С уверенностью, впрочем, еле зримой,
Что наши крохи истины ценней
Не только друга может, и любимой.
Но всё перевернули времена:
Наука, не смывающая грязи,
Былого пиетета лишена.
Признание нашли святые связи.
Способны сомневаться в них умы,
Но с ними лучше делаемся мы.
25
Что не роняло Высшего лица,
Во грех Адаму с Евой то вменилось.
А худо ли блюсти пример Отца?
Не свято ли, что с Ним укоренилось?
Абсурдно воздаяние прошло,
Но скорби никого не посещали,
Благим обозначаться всё могло,
Двойные же стандарты не смущали.
Но что вредит их истинной красе?
Возможно разве жить едино, цельно,
Глася, что одинаковы мы все?
На деле мы различны беспредельно.
Границы, разделения нужны,
Чтоб избегать объятий сатаны.
26
Внушает, очевидно, правота,
Что самой сутью Нового Завета
Даётся начертание креста
На переплёте сумрачного цвета.
Что ношей вменено твоей судьбе,
Неси не без Отеческой подмоги
И вечный рай представится тебе.
Но что такое крестные тревоги?
Как я самостоятельно пойму,
Так и посмею строки ведать эти,
Не внемля мало-мальски никому.
Крест это, мне сдаётся, наши дети,
Родители, супруги и страна.
Бросать их однозначная вина.
27
Неистово открещивался чтец
От этой Книги ложно-безобразной.
Отец их и Спасителев Отец
Отчётливо владели сутью разной.
Один искал у смертного любви,
Другой боязни самой беспредельной;
Зиждителем единого зови,
Другого князем яви подземельной.
Всех отчески любило Божество.
Лукавому любимцы подпевали,
Бытуя в истребителях его.
Соседи с ними плохо вековали.
Но звали чтоб объятия лгуна,
Назвался Богом ярый сатана.
28
То счастье, что не знать ему тюрьмы
Глухое лишь укрытие судило,
К нему расположило князя тьмы,
Главой народа сделать убедило.
Оправдывать убийцу ни к чему,
Но можно без морального банкротства:
Хвала за преступление ему,
Что радует окраской благородства.
Для родственного он эгидой стал,
Однако безупречности лишился,
Вперёд о высшей доле не мечтал.
И княжий выбор ясно совершился,
Злодея дал Израилю злодей,
Святого же Святейший, но поздней.
29
Кругом они роптали на вождя,
А дьявола не жаловали дюже,
Мистическое рабство находя
Во много раз египетского хуже.
Но чтили книги дьявольские те,
В согласии с которыми другие
Спасителя распяли на кресте,
Сожгли живыми сонмища людские.
Доказывая лютость их Отца,
Занятие досрочно бросишь это,
Поскольку не видать ему конца.
Минуя сатану, могли ли где-то
Наследники Иакова в пути
Себе благословение найти?
30
Лукавое вдохнуло существо
Своё в Десятисловие витии,
Подкладка чтоб имелась у него
Для пагубы грядущего Мессии.
Когда б они блюли галиматью,
Припало б им убить и Приснодеву,
Что ровную забыла колею,
Что вряд ли смела радоваться чреву.
Лелея зоркость ока своего,
Готовил искуситель это горе,
Но сбился, слава Богу, план его.
Писание же слёз исторгло море,
В нём острая сквозила маета
Для мира, для Марии, для Христа.
31
Хозяином имея Божество,
Вполне принадлежа к Его народу,
Посланника восславили б Его
Распяли же лукавому в угоду.
Глаза превратней стали неспроста,
Бесчувствие сердца завоевало
По воле, что от века нечиста,
Никак иначе в мире не бывало.
Отцу дороже те скорей всего,
Что Сына чтили, всё меняя круто,
Хоть истинно не всё в устах Его:
Когда раздашь имение кому-то,
Не вправду лучшим явишься на том,
А точным идиотом и шутом.
32
Учителя почтив, ученики
Расслабленного подняли чудесно.
В них ангелов узрели все зрачки,
И честь им оказали полновесно.
Отдельного деяния краса
Людей Коринфа крайне поразила,
А где-то за такие чудеса
Распяла Чудотворца злая сила.
Поверили в Израиле легко
Тому, кто прежде вырвал их из дому
Призывами на мёд и молоко.
Всегда по легковерию худому
Становятся рабами сатаны
Сомнений мы гнушаться не должны.
33
Пленяющийся прелестью святой,
Вымаливать у звёзд её дерзая,
Вверяется молитве непустой,
На действия благие притязая.
Чуждаться христианства ни к чему,
Но где-то лучше с ним и расходиться.
А надо соответствовать ему,
Где нам оно действительно годится.
Воссозданные речи Раввуни
Критически читая многократно,
Как веру, так и мнение храни.
Но в мире вообще всё так отвратно,
Что любит око наше неспроста
Марию лишь и Господа Христа.
34
Цветок, ясносияющий в чести,
Корнями безобразными родился.
Святыми корни лилии найти
Никто, помимо Павла, не трудился.
Цветы же лилий в устной городьбе
Мы хвалим и без надобности сущей.
Что корни иудейские тебе,
Цветами христианскими живущий?
Мы в них имеем явственно своё:
Картины Тициана, звуки Баха,
Перо святой Терезы из Лизьё
Не видя в европейской вере краха,
Забыть её мы вовсе не должны
Для древней веры нашей стороны.
35
Где гласности свой виден апогей,
Не вправе ли писать я всё свободно,
Что любо точке зрения моей,
Что совести моей благоугодно?
Безудержной свободы не добыть,
Амвона ж если хочется касаться,
Свободе только полной должно быть,
И незачем ошибок опасаться.
Чья проповедь особенно верна?
Где речи безошибочные льются?
С науками лишь истина дружна.
Анналы не священными сдаются,
А больше недоказанными всё ж
И, видимо, ошибочными сплошь.
36
Ответственней ли древние слова,
Дано ли что-то свыше в них юдоли,
Своей ли речи нет у Божества,
Верны ли толмачи небесной воли?
Рекло своей бы речью Божество,
Своей бы кистью что-то начертало,
Желая, чтоб узнало большинство,
Что капли бы сомнений не питало.
Важнейшее доверить одному
Не так же это разве безрассудно,
Как верить откровению тому?
Доверишься кому-то непробудно
Тебя легко посмеют обвести:
Лжецу нельзя границ изобрести.
37
И чувства лгут, и мысли, и глаза.
Прислушиваться к общей лжи довольно!
Дерзает одинокая лоза
Владеть известной верой своевольно.
Кто более всего перечит ей?
На вере паразитствующий зримо.
Но сколько обретается людей
И верований столько допустимо.
Что с высью наяву сопряжено,
Красой вовеки будет уникально,
Для всех абсурдно, всякому чудно.
Где мало кабалящих аномально?
В духовной же повинны кабале
Жестокие святоши на земле.
38
Великой веры пыл им искони
Глубокого мышления дороже,
Но лучше ли мошенников они,
Желающих от публики того же?
В душе не шевелится ничего
По действию весьма высокой сферы,
Что знала встарь обманщиком Его,
Глашатая такой прекрасной веры.
Понятно, что обычные лгуны
Вовеки не могли идти на муку
За помыслы сомнительной цены.
Не будь Его мытарств, Его науку
Давно б отвергли, ведая в ней то,
Чему не даст исполниться никто.
39
К ущербности прийти для Божества,
Прельщений чтобы меньше донимало?
Поистине негодные слова!
Неверными найти их явно мало.
Соблазнов и не сыщется таких,
Идти чтоб очумело на такое.
Легко рассудку нужно ведать их,
А не терять участие в покое.
Признательны должны мы быть Ему,
Бытуя с ними более приятно.
Ждать огненной расплаты ни к чему.
Даёт их Отче полностью бесплатно,
Как воздух и как воду, без чего
Недолго существует естество.
40
Посредством этой Книги без конца
Кому-то отнимать у нас угодно