Шеф ушел. Я встал, запер за Стариком дверь и уселся за свой стол, нервно дыша от ярости и бессильной злости. Потом снова встал и вышел в приемную. Ингрид не было куда-то вышла, и это хорошо, а то стала бы меня жалеть. Забавно. Чертовски все забавно в этом мире. Мы так лезем в чужие души, а в свою не пускаем.
Мы грубо гоним от себя сострадание, такое унизительное сострадание, но сами удивляемся, когда нам сочувствуют. Ненавижу, когда жалеют, это чертовски унизительно, поэтому сам никогда так не делаю.
Старый пень, дерьмо собачье, выругался я вслух и от души.
Подойдя к кулеру с водой, наполнил стакан и заметил, как предательски дрожит моя рука. Пузырьки в стакане с шипением поднимались вверх и лопались на поверхности. Надо будет отключить газирование.
Вот ведь сволочь, еще раз выругался я, глядя на молчаливый кулер. Ну и трахайся со своей удачей, старый козел
Стакан ледяной шипучки немного меня успокоил. Я присел на край кресла и принялся грызть авторучку, стараясь не думать о Старике. На таких вот типах и держится все наше общество, черт его побери. Есть хорошее правило: если твой начальник последняя сволочь, никому об этом не говори, а лучше дождись, когда это скажет кто-нибудь другой, сам тогда и расскажешь начальнику.
Я вытянулся в кресле, положив ноги на край стола. Да, надо срочно что-то придумать. Ингрид будет, мягко говоря, огорчена таким поворотом событий. Как она говорила? «Мне приятно у тебя работать, потому что ты никогда не смотришь на меня как на дармовую публичную женщину». А я должен поступить с ней именно как с проституткой. Девушка, конечно, так просто не сгинет, не та личность, но пойдет по рукам, как это регулярно случается с некоторыми секретаршами, а жаль классная она телка. С ее специальностью и при ее способностях нужно обладать еще и огромной силой воли, ну или, разумеется, какими-то мощными связями и большим личностным капиталом. А что у нее есть, у Ингрид? Да ничего, кроме сексуально озабоченных мужиков на каждом шагу. Ну получит она диплом в будущем году, окончит свою Юракадемию, а что толку? Для нее все только начнется, и придется долго и упорно прогрызать себе дорогу в этой паскудной жизни. Впрочем, что об этом сейчас думать, теперь-то уж я ничего сделать не смогу. Или смогу? А вот раньше смог бы? Конечно, были бы возможности. Вот и очередная проблема морально-нравственного порядка
Через полчаса раздался сигнал, и я машинально взглянул на время. Кто-то срочно возжелал меня лицезреть. Я встал, вышел в свой кабинет, подошел к внешней двери, открыл ее и увидел перед собой старую секретаршу директора.
Добрый день, Пол, уверенно произнесла она, простите за беспокойство. Шеф велел передать вам вот это, только лично и без свидетелей
Она стеснительно отдала мне исписанный корявым почерком листок и, встретившись со мной глазами, опустила руку. То была моя собственная записка. Вернее ее копия с пометками и комментариями Старика.
Сразу же полезли воспоминания. Как-то давно был период, когда я вместе со своим тогдашним другом психиатром Стивом Дэвидсоном тренировался в технике нейролингвистического программирования чужого сознания. Просто так, чтобы испытать себя, ну и для дела, естественно. Надавив на нужные точки разума, можно заставить всякого человека лить слезы, смеяться, уйти в депрессию, а в надлежащее мгновение принудить кричать от восторга, ненавидеть что угодно, а потом признать то, что он всю свою жизнь активно отрицал. И, что меня особенно тогда поразило, можно заставить выполнять любую чужую волю. Таким образом я тогда подготовил ряд личных агентов, которые контактировали только со мной и ни с кем другим. Плата поступала сообразно отчетам в зависимости от их объема, информативности и полезности.
Своих протеже я распихал в самые разные структуры в зависимости от занятий и личных пристрастий, но всегда туда, где проходят мощные информационные потоки. Техника техникой, но старыми добрыми приемами, известными с глубокой древности, пренебрегать тоже не стоило.
Часть агентов постепенно куда-то пропали кто погиб, кто умер по «естественным» причинам, а кто превратился в «овощ» и пополнил контингент психиатрических отделений для хроников. Но несколько человек остались, что называется, «в строю». Их я тщательно охранял и опекал, причем все они понятия не имели, на кого работают, знали только, что на кого-то важного и влиятельного, а щедрая оплата их занятий спасала меня от излишней любознательности с их стороны.