За время, проведенное на моей теперешней работе, я здесь неоднократно бывал. И обстановка этого унылого места была мне отлично знакома. С годами тут мало что менялось. Появлялось новое оборудование, новые холодильники, более удобные для персонала каталки, лифты и погрузчики, но общая атмосфера оставалась прежней. Даже запах не изменился.
Нас с сержантом оставили в широком и светлом вестибюле, где мы уселись на удобный и мягкий кожаный диван. Рядышком, как братья-близнецы нас сковывали старомодные стальные наручники, мы просидели десять минут. А точнее десять минут, тридцать пять секунд. Крупные цифровые часы над входом висели тут всегда. Посетителей и вообще людей почти не было, только один раз прошел какой-то молодой человек лет двадцати двух двадцати трех. Он на ходу бросил на меня странный и какой-то оценивающий взгляд. Так обычно смотрят на товар в супермаркете. Явно кто-то из персонала парень ходил в зеленом комбинезоне и пластикатовом фартуке. Наконец, что-то недовольно бормоча себе под нос, вернулся лейтенант с какими-то небольшими синими листочками. Это оказались пропуска для всех нас. Миновав охрану и расписавшись в старом бумажном журнале, мы, в сопровождении молчаливого хмыря в зеленом халате, прошли коридор, поднялись на большом грузовом лифте на пятый этаж, опять прошли коридором и остановились перед дверью. Похожие двери всегда ставят в больницах и всяких научных учреждениях. Ничего лишнего только стекло, металл, блестящий никелированный замок и номер «521». Густо закрашенное еще при изготовлении двери стекло почти не пропускало свет.
Помещение, куда мы все вошли, напоминало камеру хранения крупного транспортного узла аэропорта, вокзала или чего-то подобного. Или мясохранилище некоего предприятия общественного питания. С обеих сторон высились два огромных холодильника. С пола до потолка этажами поднимались герметичные квадратные дверцы по двенадцать в каждом этаже. Шесть этажей. Посреди комнаты стояла каталка, аналогичная тем, что бывают в отделениях для тяжелых больных. На потолке загорались синеватые люминесцентные плитки, а окно закрывали плотные жалюзи.
По-прежнему не говоря ни слова, наш зеленый сопровождающий подогнал тележку к правому холодильнику, сверился со своей запиской, что-то включил, и горизонтальная лежанка стала подниматься вверх. Достигнув четвертого этажа, каталка замерла. Опять было что-то включено, дверцы одного из боксов раскрылись, оттуда выехало нечто и поместилось на каталку, уже ставшую похожей на приспособления, которыми пользуются ремонтники и маляры. Сооружение начало складываться и снова сделалось неотличимым от больничной каталки. Когда движение прекратилось, служащий морга жестом иллюзиониста откинул простыню, и я наконец смог разглядеть труп. Передо мной лежал старик лет ста или более того. Он был настолько худ, что тазовые кости грозились прорвать кожу. Кривые и тощие ноги напоминали бамбуковые палки. Ребра торчали наружу, а впалый живот, казалось, прирос к позвоночнику. Верхнюю губу и подбородок старика покрывала густая и белая недельная щетина. Грубый шов, стянутый крепкими толстыми нитками, начинался от самого низа живота, проходил по левой стороне тела, пересекал туловище под горлом и симметрично спускался по правой стороне до самого таза. Судя по скулам, разрезу глаз и форме носа, старик был китайцем или корейцем, но вряд ли японцем. По виду он напоминал экспонат какого-то музея.
твою мать! вдруг взревел лейтенант, да так неожиданно, что я аж вздрогнул. Ты чего достал? Это не тот труп, идиот.
Невозмутимо посмотрев на свои бумажки, работник морга молча пожал плечами и проделал все манипуляции в обратном порядке. Когда каталка опустела, наш гид, не складывая, перекатил ее к другому холодильнику и вывез новый труп. Повторилась прежняя сцена.
Как только простыня была откинута, лейтенант удовлетворенно крякнул и с довольным видом повернулся ко мне.
Сержант, включайте диктофон. Работает? Нормально. Сегодня, он назвал число месяц и год, в девятнадцать тридцать пять в помещении номер пятьсот двадцать один Института судебной медицины проводится официальное опознание. Алекс Крейтон, вы узнаете эту женщину?
Дальнейшее было малоинтересно и вполне предсказуемо.
Камера, куда меня засунули, была и знакома и незнакома одновременно. Я здесь не был уже давно, с того самого светлого момента, когда муниципалы получили кучу денег на обновление, реформирование и перестройку. Никто теперь уже не скажет, куда и сколько средств затрачено, но камеры временного содержания они обновили радикально. Теперь тут все покрыто каким-то мягким сверхпрочным материалом, не то пластиком, не то резиной даже самый упертый суицидник не сумел бы разбить голову в этом месте. И чистота. Как в морге. Однако запах остался прежний смесь дешевой дезинфекции, немытых тел и табачного дыма. Несмотря на категорический запрет на курение, дым от чьих-то сигарет просачивался постоянно. Кто и где курил, я не знал. Но курили много и неизменно я не припомню ни одного отделения полиции Города, где бы не было такого запаха.