— Ну, ты и загнул!
— Слушай дальше! Эту новую жизнь мог при нести воздух, или колос, который они склевали на рассвете, или неведомый каприз природы, или осенний день, да хоть сам Творец! И теперь она — моя, целиком и полностью! Дивная мелодия.
— Дивная-то дивная, — согласился Блэк, — только такого не бывает.
— Когда происходит чудо, не подвергай его сомнению. Боже праведный, может, эти прелестные создания напевали свои неподражаемые мотивы уже долгие месяцы или даже годы, но не были услышаны. Сегодня кто-то впервые обратил на них внимание. И это был я! Как мне распорядиться этим подарком судьбы?
— Ты действительно хочешь?…
— Я целый год сижу без дела. Перестал заниматься компьютерами, рано ушел на пенсию; мне всего сорок девять, а я с каждым днем все больше склоняюсь к тому, чтобы начать плести макраме и дарить поделки знакомым — пусть слегка подпортят себе интерьеры. Итак, дружище: макраме или Моцарт?
— Уж не ты ли у нас Моцарт?
— Скажем так: его внебрачный сын.
— Ты бредишь! — вскричал Блэк. Его лицо обратилось вверх, пушечным жерлом нацеливаясь на птичий хор. — Дерево, птицы — это, считай, тест Роршаха! В этой какофонии ты подсознательно хочешь услышать последовательность нот. Однако здесь нет ни различимой мелодии, ни определенного ритма. Ты и меня сбил с толку, но теперь я понимаю: в тебе с детства засело тайное желание сочинять музыку, вот ты и навострил уши, когда в саду защебетали эти безмозглые птицы. Да положи ты наконец карандаш!
— Сам ты бредишь! — рассмеялся Фентрисс. — Двенадцать лет безделья и ленивого отупения не прошли даром! Тебе просто завидно, что я нашел дело по душе и собираюсь им заняться. Слушать и сочинять, сочинять и слушать. Будь добр, сядь на место, ты нарушаешь акустику.
— Так и быть, я сяду, — выпалил Блэк. — Но…— Он зажал уши ладонями.
— Вольному воля, — промолвил Фентрисс. — Хочешь отгородиться от сказочной реальности — отгораживайся, сколько душе угодно, а я пока исправлю пару нот и закончу это новорожденное творение.
Подняв глаза к ветвям дерева, он прошептал:
— Не так быстро.
Крона зашелестела и утихла.
— Совсем рехнулся, — пробормотал Блэк.
Прошел час, а может, два или три; стараясь не шуметь, а затем, видимо, передумав, Блэк вошел в библиотеку и прокричал:
— Чем ты тут занимаешься?
Не поднимая головы, исступленно водя рукой по бумаге, Фентрисс ответил:
— Заканчиваю симфонию.
— Ту, что начал в саду?
— Ее начали птицы. Птицы!
— Хорошо, пусть будут птицы, — Блэк с опаской подступил ближе, чтобы рассмотреть плоды безумия. — Как тебе удалось в этом разобраться?
— Пернатые сделали большую часть работы. Я лишь добавил вариации.
— Орнитологи тебя поднимут на смех за такую самонадеянность. Тебе раньше доводилось писать музыку?
— Нет. — Пальцы Фентрисса описывали дуги, карандаш царапал бумагу. — До сегодняшнего дня не доводилось.
— Надеюсь, ты понимаешь, что это плагиат?
— Заимствование, Блэк, всего лишь заимствование. Если сам Берлиоз [53] не погнушался заимствовать утреннюю песенку юной молочницы, что уж тут говорить! Если Дворжак [54] , услышав, как южанин бренчит на банджо «Возвращение домой», позаимствовал даже банджо, чтобы обогатить свои симфонии «Из Нового Света», то почему же я не могу забросить невод и поймать мелодию? Вот!Finite. Готово. Придумай-ка название, дружище!
— Я? Да у меня фантазии не хватит.
— Может, «Соловей»?
— Уже было у Стравинского [55] .
— «Птицы»?
— Уже было у Хичкока [56] .
— Вот черт! А если так: «Всего лишь Джон Кейдж: клетка в золоченой птице» [57] .
— Неплохо! Только кто в наши дни помнит Джона Кейджа?
— Ну, тогда… Есть!
И он вывел: «Пирог из сорока семи сорок».
— А почему не «Плов из сорока семи дроздов»? Джон Кейдж — и то лучше.
— Это все пустое! — Фентрисс забарабанил по кнопкам телефона.