Совершенно хладнокровно, как Конрад Вейдт в «Касабланке» [2] или Эрих фон Штрохайм, дворецкий в «Сансет-бульваре» [3] … он…
…закурил сигарету, и в воздухе зазмеились каллиграфические письмена (его инициалы?).
— Итак, ты сказал?… — произнес он.
— Нет, — возразил я с пола, — это вы сказали. Погружение?
— Я такого не говорил, — фыркнул он.
— Извините, но вы ясно сказали: погружение!
— Не может быть. — Изо рта у него снова вырвалась пара затейливых струек дыма. — У тебя галлюцинации. Почему ты уставился в потолок?
— Да потому, — ответил я, — что в потолке пробит люк, если, конечно, это не очередная галлюцинация, а за ним спрятан девятифутовый медный перископ немецкой фирмы «Лейка»!
— Послушать только, что несет этот юнец, — процедил фон Зайфертиц, обращаясь к своему альтер-эго [4] , которое неизменно присутствовало на его сеансах в качестве третьего участника. Как только доктор переставал обливать меня презрением, он принимался бросать ремарки себе самому. — Сколько порций мартини ты влил в себя за обедом?
— А вот этого не надо, фон Зайфертиц. Я пока еще не путаю сексуальные фантазии с перископом. Ровно минуту назад потолок заглотил длинную медную трубку, верно?!
Фон Зайфертиц взглянул на свои огромные часы весом с фунт, понял, что обязан уделить мне еще полчаса, со вздохом бросил сигарету на пол и затоптал начищенным ботинком, а потом щелкнул каблуками.
Вам доводилось слышать звук мяча, отбиваемого настоящим профи, таким, например, как Джек Никлаус [5] ?Бамм ! Ручная граната!
Именно такой звук издали штиблеты моего германского друга, когда он щелкнул каблуками в знак приветствия.
Кр-р-рак !
— Густав Маннергейм Аушлиц фон Зайфертиц, барон Вольдштайн, к вашим услугам! — Он понизил голос. —Unterdersea-лодка [6]…
Я думал, он скажет «Doktor». Но нет:
— Unterdersea-лодка; командир.
Собрав последние силы, я поднялся с пола.
Еще разКр-р-рак! — и…
Перископ как ни в чем не бывало заскользил с потолка вниз; такой безупречной фрейдистской сигары я не видел ни до, ни после.
— Такого не бывает, — вырвалось у меня.
— Я тебе когда-нибудьлгал ?
— Сто раз!
— Ну уж, — он повел плечами, — разве что самую малость, для пользы дела.
Шагнув к перископу, он рывком опустил две рукояти, зажмурил один глаз, другим жадно припал к окуляру и стал медленно обшаривать видоискателем кабинет, кушетку, а потом и меня.
— Первая, огонь! — раздалась команда.
Вроде бы я даже услышал пуск торпеды.
— Вторая , огонь! — приказал он.
И в бесконечность устремился еще один неслышный, невидимый снаряд.
Меня швырнуло на кушетку, словно от прямого попадания.
— У вас, у вас! — бессвязно повторял я. — Это! — Мой палец ткнул в сторону медного прибора. — Тут. — Рука похлопала по кушетке. — Почему?!
— Сидеть, — скомандовал фон Зайфертиц.
— Сижу.
— Лежать.
— Что-то не хочется, — выдавил я.
Фон Зайфертиц повернул перископ так, чтобы видоискатель, зафиксированный под углом, глядел на меня в упор. В этой остекленелой холодности сквозило зловещее сходство с ястребиным взглядом самого хозяина.
Голос, звучавший из-за перископа, отдавался эхом.
— Надо понимать, ты спрашиваешь, э-э-э, как вышло, что Густав фон Зайфертиц, барон Вольдштайн, покинул холодные океанские глубины, бросил дорогой его сердцу боевой корабль, бороздивший Северное море, оставил разбитое, униженное отечество и превратился в доктора сUnterdersea-лодки…
— Раз уж вы упомянули…
— Я никогда ничего не упоминаю! Я заявляю. А мои заявления — это боевые приказы.
— Похоже на то…
— Молчать. Откинуться на спину.
— Немного погодя… — Я еле ворочал языком.