3. IV.1978. Пб.
7. ВЕЩИ
Разбирать наши вещи, словно шарить
в осколках, кровью срезы пятная; словно
нежить ребёнка, лицом прижимаясь. Разбирать
наши вещи, как кататься по полю, цветы
подминая, как снимать страшный бинт
с незатянутой раны. Это полки романов,
обломившийся мостик в доживающем парке,
это в палые листья врыться, теряясь.
Залетая в бестенье, колыхнуть наши звёзды.
Целовать наши вещи. Затекают колени.
9. VI.1978. Пб.
Чужбинное кладбище
I
В вечерний свет ноябрьского утрапо льдам скольжу неловко и кошу
на остеклённую неотмершую зелень,
пот окон и растерянные ноги вкось
снующих.
За поржавелою решёткой
разбухшие могилы. Что старше коченеют
вдоль бурых стен. Всю ночь
вчера валило. Сегодня тает. Что делаем,
скажи, мы в этом мире ватном.
28. XI.1978
II
В день вешний под разливом облаковсорвёмся с белками скользить
промеж могильных плит! Пускай
погост не тот, куда, стеня, изгой
придёт стрелять в широкий лоб
на холм, под коим мать лежит; не тот,
чтоб атлантиды облаков следить всерьёз
иль в неурочный час застать
здесь что-то, кроме мокрых бегунов
(за каждым смерть трусцой), но места
нет живей. И поделом, мой вешний Бог,
саднит чужбина.
9. III.1979
III
И в снежных сумраках шурша,приветные я оплетал опять могилы
следами. Русская судьба,
без спроса, без толку, безмолвьем подарила.
Незатвержённые слова навырезала мне чужбина,
чтоб, в снежных сумраках шурша,
прозванья скошенных за веки плыли
от ломких глыб: его жена, их сын. Их снег
забил, вчитавшись до меня, до вас,
но вам они едва нужны ли.
Вас нет. И лучше: не одна душа,
свечой дрожа, тропу мне переплыла
по сумракам, снегами не шурша.
22. II.1980. Нов. Гавань
Павловский парк
Тесна мне комната моя о как!
и заключающий дворец, чьи пропады дурят.
Мне Город тесен, что похож на вечность
там она! и чей отлив заботит так,
как покидающая кровь. И что тесней
уединения, что страстной слабости к тебе ли, к вам?
Размины горло перевьют, и возлетаем
вислый флаг. Теснее музыки и книг
лишь сны, что ловят нас. А дальше НО,
и это парк. Лишь НО просторно нам.
О повидавшие конец, он ваш но не его.
Он место, где случался Бог. Следы очей
и стоп Его там проницают грудь и лоб.
Там времена проводят всё сквозь воды и
листы всё, что не нужно никому: зачем оно холмам,
к которым юности сбрелись пространные о как!
4. XI.1979. Нов. Гавань
Старушка
Аль выцвела? всё не могла
я рамочку отдать и прятала,
да нет её Цветков пужалась,
и только в глазоньки кота
глядела, будь темень денная,
полуночная будь. Да Господи,
уж год, как милого мне мальчик
в кусточках тех зарыл. А всё
не плакала, и вот Эх, милый,
сегодня солнышко чуть свет на пальцы
легло, да их уж не согнуть,
и слёзы Бог послал, как девочкой
лила: всё радуги и дальний будто
звон. Уж, верно, ждут родные и
пора приходит. Так-то, милый.
Поди, поди. Теперь чего уж
21. VIII.1979. Озеро Мичиган
Зимний пейзаж Лейтенса в Эрмитаже
По стали льда неверными шагами
плюмажи тополей в луче гранёном
сюда грядут до венистого дуба;
и вдруг возлюбленное чудо! в обратную
со спинами, несомыми коньками,
кустами, крестиками птиц, небес
морщинами до дыма крыш и белых башен,
где сразу ясно нам: то удалялись тополя
от дуба, вдаль, по льду и льдами же
вернулись, а мы глазели в тяжкие
шелка, которыми окинуто полнеба,
которое кривит стеклистая вода,
которая нас за нос и водила
по стали льда неверными шагами.
10. I.1980. Нов. Гавань
Американскому рецензенту Марины Цветаевой
Литературоеденье грех супротив
природы. Не гундось же, гаер старый, кто
с кем спал. Твоя заслуга грыжа
только на весах, непристойнейший реванш
за нарыв бесплодия. В прибыльной заботе
обузданья чуда он тебя наставит,
серенький компьютер. Вспомнил:
в стареньком журнале попугай
Наполеона! Старый-старый, голый
голый. Он кормился с треуголки,
ты с елабужского гроба.
7. V.1980. Нов. Гавань