Подбежавший слуга пытался помочь, но Антигон оттолкнул его, хрипя:
– Скорее! Бери коня! Прикажи этим болванам напасть на конницу Клеомена!
Слуга бросился к лошадям и чрез несколько мгновений уже мчался во весь опор вперед. Но он не успел. Из рядов антигоновых всадников вдруг вырвался один, облаченный в новый блестящий доспех. Был он молод и дерзок, и имя его – Филопемен – знала лишь горстка всадников-мегалопольцев. С криком «вперед!» Филопемен направил коня прямо в болотистую низину, преодолел ее и вскарабкался на противоположный откос. За ним потянулись другие. Затем, наконец, зазвучали приказы гиппархов, решившихся поддержать порыв юнца. Всадники устремились вперед и сшиблись с бросившимися им навстречу спартанцами. Завязалась сеча, перевес в которой был на стороне македонян, ибо их было более тысячи, а спартанцев не насчитывалось и пятисот.
Но они встретили врага яростно. Жалобно крича, побежали прочь лошади, лишившиеся седоков. Воины в богато изукрашенных панцирях пали на землю, пораженные вражеской сталью. Одни обрели смерть, другие кричали от ран. Кричал и юный Филопемен: сброшенный с коня на землю, он бился пешим и был уязвлен лаконской сталью сразу в оба бедра. Кричал не от боли, от ярости, требуя склонившихся над ним друзей посадить его на коня. Но никто не решился сделать это, и тогда Филопемен пытался сам вскарабкаться на коня и падал вновь, лишившись сил.
Спартанцы понемногу пятились, теснимые врагом, но еще держались, потому что должны были держаться. Но тут совершили роковой просчет командиры пельтастов, прекратившие избиение очутившихся в кольце иллирян и устремившиеся на выручку своей коннице. Пельтастам удалось остановить врагов, но тем временем Александр и Деметрий из Фар собрали своих воинов и атаковали Эвклида. Атаковали сразу с двух сторон: иллирийцы, беотяне и ахейцы – в лоб, а акарнаны, о которых не знали ни Клеомен, ни его брат, обманутые Дамотелом, прельстившимся на золото Антигона – во фланг.
Клеомен не сразу понял, что произошло. Он лишь увидел, что полки Эвклида пятятся, и догадался, что случилась беда. Теперь уже нечего было рассчитывать на то, чтоб обрушиться на фалангу Антигона двумя бронированными кулаками. Теперь надлежало думать не о победе, а о спасении от поражения.
– Все вниз! – велел Клеомен генералам, и те повели полки с холма в долину, на выручку всадникам и уже выбитым со своей позиции воинам Эвклида. Судьба сбила шаг, поворачивая лицо к спартиатам.
Для спартиатов еще можно было все изменить, если македоняне задержатся с главным ударом, но Антигон бы искушен в боях не менее Клеомена, и потому уже двинул вперед фалангу, удвоив для верности ширину ее строя.
Эвклид, отчаянно бившийся в первых рядах, пал. Солдаты его бежали прочь, срываясь с круч и поражаемые в спину быстрыми акарнанами. В центре конница еще билась, валя врагов наземь ударами ксистонов, но была оттеснена на равнину, где превосходство македонян и ахейцев сделалось безусловным. Вскоре спартанские всадники обратились в бегство, спеша укрыться за спинами спустившихся на равнину пехотинцев. Неприятельские эскадроны преследовали их, сколько возможно, а потом отошли, не рискуя вступать в битву с полной ярости и сил фалангой. Настал черед сариссофоров.
Десять тысяч воинов шагнули вперед. Мерно, шаг в шаг, плечо в плечо, шит в шит.
– Держать строй! – приказал, кашлянув кровью, Антигон.
– Держать строй! – покрикивали офицеры.
Держать строй было нетрудно. Пространство между холмами ровное и потому идеальное для действия фаланги. Шаг, шаг, шаг! Мерный лязг оружия, разрывающий воздух, твердая поступь двадцати тысяч ног, сотрясающая землю. Нет силы, способной растерзать сплошную стену щитов и острожальных копий.