Тут вмешалась Надира:
И с каких пор ты так думаешь? С тех пор как стал будущим зятем каида?
А ты, девочка, когда научилась так отвечать своему вали9, своему опекуну и поручителю? С тех пор как каид положил на тебя глаз, и тебя пообещали отдать ему в жены? А я вот возьму, да и расскажу ему, что ты стояла и болтала с христианином, привязанным к столбу, подумай-ка.
Мой господин Али сжалился бы над христианином.
Ну и хорошо, пусть приходит выговаривать мне, когда ты ему расскажешь если он тебе до этого язык не отрежет, раз ты опускаешься до такой фамильярности с чужаками.
Надира в гневе и разочаровании вышла из комнаты, пробежала в свои покои и заперлась там. Когда Надира проходила мимо, любопытные слуги шмыгнули в разные стороны. У себя в комнате она бросилась на кровать, обняла ворох подушек, разложенных по постели, и заплакала.
Надира, доченька, окликнула ее Джаля.
Надира подняла голову тяжелые локоны предстали во всей красе и обернулась к матери.
Надира, дочка, может быть тяжело вдруг осознать, что будешь принадлежать кому-то, кого знаешь вскользь; а тебе всего лишь девятнадцать лет цифра может и большая, но опыта у тебя никакого!
Он и правда может отрезать мне язык?
Да не слушай ты своего брата. Но уясни одно: я хочу, чтобы ты впредь никогда и еще раз никогда больше не разговаривала с тем человеком!
Это не я заговорила с ним! Это он попросил воды.
А еще что сказал?
Да ничего.
Ну ладно, но знай, что он человек опасный, хуже некуда, Надира. И твой брат прав, что наказал его.
Ты только что совсем другое говорила.
Я сказала Умару, как поступил бы его отец а тебе говорю то, что думаю. А теперь, сходи-ка к нашей невестке, узнай, не нужна ли ей помощь; ты потому и не вышла еще замуж за каида сноха беременна, и ее надо поддержать.
Так шли часы второго дня той зимой 1060 года 452 года хиджры10, христианин Коррадо стоял привязанным у позорного столба как непокорный осел.
Глава 2
Осень 1060 года (452 года хиджры), рабад Каср-ЙанныА пока шло начало октября, то есть за два месяца до того, как Умар наказал сына христиан за дерзость, привязав его к столбу во дворе, и до того, как Надира поссорилась с братом.
Под полуденным солнцем Халид, двенадцатилетний мальчонок, который состоял в очень близком окружении Умара и которому сборщик податей каида поручил пасти свои личные стада, бежал во весь дух к деревне. Он скоро добежал до дома Умара, промчался так быстро, что казалось будто порыв ноябрьского ветра просвистел. Добежал, дышал так тяжко, что ему пришлось опереться одной рукой на посох, а другой на коленко, и крикнул:
Умар!
Вскоре вышло из дома несколько слуг, в этот час они занимались домашними делами. Позвали хозяина, он вышел на порог, волосе всклокочены, раз, по всей вероятности, он дремал, убаюканный сонной теплотой начала осени.
Чего тебе? Чего орешь в такое время? Я спал вместе с детьми а ты нас всех разбудил!
Умар, прости! Козы он помолчал, чтобы перевести дух.
Что стряслось с моими козами? Их у тебя украли? тревожно спросил Умар.
Нет, я запер их в загоне.
Но они все равно без присмотра.
Я мог послать тебе козу-фартазу11, но ты не понял бы ее блеяния.
Халид рассмеялся, явно подшучивал над своим хозяином.
Умах схватил его за ухо и пинком под зад швырнул оземь.
Так что такого важного случилось, говори, а то я тебя самого в загоне запру.
Мальчик поднялся:
Каид, государь каид к рабаду едет, спрашивал о тебе.
Али ибн12 аль-Хаввас едет ко мне домой? изумленно переспросил Умар, приглаживая волосы, будто уже стоял перед властелином Гергента13 и Каср-Йанны.
С ним едет свита, он попросил сказать тебе, что едет с добрыми намерениями.
Умар вгляделся вдаль и увидел, как по извилистой тропе с горы Каср-Йанна спускается вереница конных.
Возвращайся к козам, приказал он и скрылся в покоях.
В доме поднялся страшный переполох, все забегали, стали спешно наводить порядок, чтобы на любую мелочь каиду было приятно посмотреть. В деревне тоже засуетились: женщины выбежали на околицу рабада, а кое-кто из мужчин, которых оповестили о приезде каида, вернулся из близлежащих полей.
Микеле и Аполлония, брат и сестра Коррадо, присоединились к толпе и тоже с любопытством разглядывали подъезжавших. Они тоже, как все, собирались склониться в почтении каиду; неважно кто ими командует, ведь все равно речь идет о их повелителе. Впрочем, не будь одет Микеле в тряпье и не будь он обрит наголо, никто и не подумал бы, что они не веруют в учение Пророка. Аполлония же ничем не отличалась от женщин сарацин14, если не считать более европейских черт лица. В другой стороны, в рабаде с самого его основания жили одни берберы. Тем не менее, в других местах магометан с более европейским обликом потому что родом из других краев или это местные жители, принявшие ислам было очень много, и на лицо от христиан они вовсе не отличались. А кроме того, вот уже двести лет берберы, арабы и коренные племена часто заключали смешанные браки, и создавался единый народ с одинаковой внешностью; то есть в этом смысле рабад составлял исключение.