Борис Левит-Броун - Прямая речь. Избранные стихи стр 5.

Отчего стало быть тяжело?
Оттого ли, что сил не собрать,
или кто-то незримый опять
мне тихонько подрезал крыло?

Отчего стало трудно дышать?
Оттого ли, что ветер невмочь,
или просто под камнем лежать
невозможно в холодную ночь?

«мне тихонько подрезал крыло»
«или просто под камнем лежать»
Оттого стало трудно дышать,
оттого стало быть тяжело.

Посвящается Д.

Пялюсь, пока заоконная ветка
не выколет глаз. Зима.
Просветы и далеко и редко,
а в основном дома.

Могу (если очень захочется),
у ветки спросить за что?
                                    «Да за всё!»
Ничего-то мне не отсрочится
ни вечное бытиё,

ни просто яма, умело обкусанная
в четыре штыка лопат.
Может, поранит осень закутанную
гвоздями дубовых лат.

Дунет монетным звоном с ветвей
воробьиную мелочь крылатую,
и уйдёт человек с лопатою
от могилы моей.

Горсть пены это счастье на минуту,
а результат лишь мокрая ладонь.
Перед тобою вечная гармонь,
её меха инерцией надуты.

Сиди на лавочке и нажимай
на клавиши посредственной погоды.
Сухие пирсы мшистые уроды
оно их обтекает невзначай,

и галькой шевелит на берегу,
и путается с мелочью пузатой,
совсем не замечая на бегу
трагические радости заката.

Штиль, мальчики, стеклянные шары,
вечерний полудиск и всё такое
Бред тихой пристани условие простое
незаинтересованной игры.

Как будто ничего но меньше слов
на том же месте, где их было много,
а истина, она всегда убога,
а вечер в Ялте он всегда не нов.

оно не понимает что живое
и думает что мёртвое оно
ему чужда эстетика покоя
и непонятно что такое дно

но окольцованное берегами
ещё не осознавшее границ
уже давно расчерчено веками
теченьями и косяками птиц

Синеет, узится, молчит.
Как по команде кипарисы.
Фонарь вчера ещё разбит,
Под ним коты, а может,  крысы?

Мычит маяк, как мастодонт,
струятся плавники рептилий,
и совершенно без усилий
ночь отменяет горизонт.

Шершавый Понт пасёт свои стада,
отмахиваясь, как от мух, от чаек,
а я сегодня-завтра уезжаю,
и так обидно, будто навсегда.

Уже идти, а что-то не иду,
и плакать не могу (спасибо ветру!),
ещё дышу последним полуметром
у подступившей соли на виду.

Я вижу ласточку в наборе
ветхозаветной тишины,
и солнце побеждает в споре
и мы должны да, мы должны!
А что?..

Заволокло! Обиженные горы,
невольность опрокинутых надежд,
Рассудочная грамотность природы,
Несбывшийся загар.
Заволокло

окно и кипарис и даль
от синевы раскосый прищур бога
и под окном загадка трёх морей

Твои слова знают правду
мои красоту.
Кто из нас виновен больше?

Кораблик измеряет просинь,
и что-то медное дрожит,
не договаривая осень

Та, которая та далеко,
а ласточки ветхозаветны.
Синева
Бездорожье назад.

Слагать мелодию, пленяться стихосказом,
не понимая как и отчего,
и видеть всё смутнее с каждым разом
черты предназначенья своего.

Так вымысел блуждает без ответа,
втирается в зелёное сукно,
и, изгнанный за двери кабинета,
спокойно возвращается в окно.

Догорит и день, и час,
и минута испарится.
Ночь,  чернильная царица,
приберёт недобрых нас

словно крошки на столе.
В завтрашней распутной дрёме
я очнусь, как на соломе,
на сегодняшней золе.

Зима на улице и что-то, вроде
и черви в бороде.
Их сытый клин
не оставляет места для седин.
        как крест распятого на огороде,
штанины знаменем,
                                 а фалды хомутом.
Потом, потом, ребята
                                           всё потом!
И совесть, и раскаянье в народе,
и памятные пляски в хороводе
а нынче в моде
простое положение крестом.