Говорили, солдат Трегубенко - умный человек: может ввести и вывести. Я и подумал, не вы ли это сами будете. А вижу, нет! С вами путаешься кругом, а на дорогу никак не выедешь...
Солдат поставил сапоги наземь.
- А ну, спроси у меня еще.
- Э, что тут и спрашивать!
- А ты попробуй.
- Ну, вот что. Скажи мне: кто был лучше - Янкель-шинкарь или мельник?
- Вот так бы и говорил сразу, а то не люблю таких людей, что подле самого мосту ищут броду. Иному человеку лучше десять верст исколесить проселками, чем одну версту прямою дорогой. Вот и я тебе сейчас все толком, по пунктам, как говорится, скажу: у Янкеля был шинок, а у мельника - два.
"Э, что-то уж и не так заговорил,- подумал с горестью мельник.Пожалуй, об этом лучше бы и не заговаривать..."
А солдат говорит дальше:
- У Янкеля я ходил в лаптях, а тут у меня и сапоги выросли...
- А откуда они выросли?
- Хе, откуда!.. В нашем деле все так, как в колодце с двумя ведрами: одно полнеет, другое пустеет,-одно идет кверху, другое книзу. У меня были лапти,стали сапоги. А погляди ты на Онанаса Нескорого: был в сапогах, теперь стал босой, потому что дурень. А к умному ведро приходит полное, уходит пустое... Понял?
Чорт слушал внимательно и сказал:
- Постой! Кажется, подъезжаем помаленьку, как раз куда надо.
- То-то! Я про то и сразу тебе говорил! Назови ты мне Янкеля хоть квасом, так мельник будет пиво, а если б ты подал мне доброго вина, то я бы и от пива отступился...
У чорта кончик хвоста так резво забегал по плотине, что даже Харько заметил. Он выпустил клуб дыму прямо чорту в лицо и будто нечаянно прищемил хвост ногою. Чорт подпрыгнул и завизжал, как здоровая собака: оба испугались, у обоих раскрылись глаза, и оба стояли с полминуты, глядя друг на друга и не говоря ни одного слова.
Наконец Харько посвистал по-своему и сказал:
- Эге-ге-ге-е! Вот штука, так штука...
- А вы как думали? - ответил чорт.
- Вот вы какая птица!
- А вот, как меня видите...
- Так это вы, значит, того... в прошлом годе?..
- Ага!
- А теперь... за ним?
- Ну, ну... Что скажете?
Харько затянулся, пыхнул дымом и ответил:
- Бери! Не заплачу... Я человек бедный, мое дело - сторона. Сяду себе с люлькой у шинка, буду третьего дожидаться.
Чорт опять загрохотал, а солдат закинул сапоги на спину и пошел скорым шагом. А как проходил мимо купы яворов, то мельник слышал, что он бормочет:
- Вот оно что: одного унес, за другим прилетел... Ну, моя хата с краю!.. Засватал чорт жида,- мельнику досталось приданое; теперь сватает мельника, а приданое - мне. Солдат кому ни служит, ни о ком не тужит. Выручка на руках,пожалуй, можно и самому за дело приняться. Не станет теперь Харька Трегубенка, а будет Харитон Иванович Трегубов. Только уж я не дурак: ночью на плотину меня никакими коврижками не заманишь...
И стал подыматься на гору.
Оглянулся мельник кругом: а кто ж ему теперь поможет? - нет никого. Дорога потемнела, на болоте заквакала сонная лягушка, в очеретах бухнул сердито бугай... А месяц только краем ока выглядывает из-за леса; "А что теперь будет с мельником Филиппом?.."
Глянул, моргнул и ушел себе за леса...
А на плотине чорт стоит, за бока держится, хохочет. Дрожит от того хохота старая мельница, так что из щелей мучная пыль пылит, в лесу всякая лесная нежить, а в воде водяная - проснулись, забегали, показывается кто тенью из лесу, кто неясною марой на воде; заходил и омут, закурился-задымился белым туманом, и пошли по нем круги. Глянул мельник - и обмер: из-под воды смотрит на пего синее лицо с тусклыми, неподвижными глазами и только длинные усы шевелятся, как у водяного таракана. Точь-в-точь дядько Омелько выплывает из омута прямо к яворам...
Жид Янкель давно уже пробрался тихонько на плотину, подняв одежу, которую скинул с себя чорт, и, шмыгнув под яворы, наскоро завязал узел.