Ни любовь и ни смерть нельзя подавать как готовое блюдо, не выяснив заранее, чем человек вообще дышит.
А потому его надо поймать в момент, когда он расслаблен и спокоен, и обо всем настойчиво и старательно расспросить.
И вот эта дылда стоит передо мной, и надо же, ухмылка на его лице явное свидетельство внутреннего покоя и вполне полноценной, абсолютной уверенности в себе.
Ну, это понятно, он крепкий парень, а я девушка хрупкого сложения, и, вызвав его на разговор в этот безлюдный парк вечером, я никак не могла бы ему причинить своими маленькими ручонками ни малейшего серьезного вреда
Он только вот, правда, не знает, что я шесть лет ходила в балетный кружок и была там лучшей.
И реакция у меня очень даже отменная.
Да и неожиданность на моей стороне.
Он кривится от всех моих слов, ему неприятен этот пустой и ни к чему не ведущий разговор.
Он безнадежно устало предлагает мне завтра с утра пойти в милицию и там весь этот бред рассказать следователю.
А у самого глаза в конце фразы блеснули смехом, и смех этот от вполне удовлетворенного чувства мести, правда, он смерти Васе все-таки явно никак не хотел.
Ну все, теперь во мне уже сомнений нет, да и понятно почему.
У человека, ни в чем уж попросту как есть нисколько не виноватого, смешинок в глазах при упоминании о недавней насильственной смерти и близко-то никогда совершенно не будет.
Взмах руки и вытащенный из рукава нож прошелся точно по горлу, не оставив негодяю никакого шанса жить.
Врач скорой помощи только лишь смерть, как положено, и зафиксировал.
А я никуда и не убегала
И вот он, следственный изолятор, и вся моя версия событий оказалась не просто ложью, а ложью хитрой и, само собой, до чего только подло состряпанной той еще редкостной курвой
Следователь самыми гадкими словами плюется, как пожилая колхозница семечками на базаре.
И все эти гадкие обвинения в садизме и беспричинной агрессии это, пожалуй, вовсе и не слова, а крик ненависти из черной пасти
И мучают они тело и душу, сменяя друг друга, эти вот оба матерых, хотя еще и довольно молодых, следователя.
Они хотели на меня еще целых пять трупов повесить, но кто-то постарше званием и возрастом им сказал, что это будет не слишком ведь умно из такой соплячки, как я, настоящую маньякшу делать.
И тогда они опустили вожжи, но до самого окончания следствия так и продолжили выливать на мою душу всяческие срамные помои
А на зоне каждый день и ночь я жду перо в бок, потому что родители Леньки люди со связями, и от них всего можно ожидать.
А тут письмо, все залитое слезами сестры, мать ведь после того, как я села, с работы учительницы почти сразу поперли, и она в той же своей школе стала уборщицей да и пить страшно начала, поскольку прежние ее коллеги стали ее совершенно злобно третировать.
А еще ей завуч на ухо злобным шепотком намекнула, что домой я точно теперь не вернусь.
И боюсь, что так оно и будет, потому что даже коли люди на редкость скаредные из своего кармана денег не вынут, то вот и тот постоянный плач перед тем, кому достаточно дать отмашку, может стать для меня более чем многозначительным последним приговором.
Опавшие цветы былой детской любви
«Он сделал это совсем не со мной, а с призраком своего навсегда растаявшего в небытии счастливого детства», бессмысленно вдавливая взгляд в белый больничный потолок, подумала Лена.
Жизнь ей отныне была вовсе вот никак не нужна.
Она стала невыносимо тяжким бременем для ее смертельно раненной души. Теперь в ее сердце была одна лишь звенящая пустота.
После утраты самого близкого на этой земле человека пришла утрата веры во все человеческое вообще.
Родной брат Саша воспользовался ее полудетской наивностью, чтобы сделать нестерпимо больно за то, что она, несмотря ни на что, довольно-таки многое в этой жизни успела.
Он же со своею жизнью обошелся грубо, жестоко и бесполезно истратив все свои силы на бессмысленные сожаления о том уж до чего только безвозвратно навеки потерянном.
Лена не смогла вытащить его из ямы пьянства и нищеты.
Ей бы просто не хватило для этого средств, но девушка оставила Саше в полное распоряжение родительскую квартиру. Брат все ценное из нее вынес и пропил, а затем согласился на предложение риелтора поменять жилплощадь на меньшую с будто бы весьма солидной доплатой.
И совсем ничего об этом сестре не сказал.
С коммунального клоповника, в который он затем переехал, все и началось. Если бы Лена не ушла, отписав Саше все права на родительскую квартиру, его судьба, может, и сложилась бы хоть как-то иначе.