Тут почти поневоле вставил свое слово Шарапов:
Почему вы, товарищ Груздев, не забрали пистолет с собой, а оставили его на попечении вашей бывшей жены? выпалил он.
Груздев пожал плечами:
Наша комната даже толком не закрывалась. Конечно, надо было найти там заветный уголок.
Шарапов поднял бровь и сказал:
За вас его нашел преступник, убивший вашу жену.
Может, именно потому, что вы оставили жене пистолет, она и была из него убита выстрелом в голову, резко добавил Жеглов.
Панков кивнул:
Правильную линию гнешь, Жеглов! Вот не было бы, товарищ Груздев, в квартире вашей бывшей жены огнестрельного оружия, и, может, не случилось бы там тогда вовсе никакого страшного убийства.
Вы что, хотите этим всем доказать, что своей беспечностью я подговорил настоящего убийцу совершить его преступление?! возмутился Груздев. Я патроны надежно спрятал, и убийца их не нашел!
Нет, что вы! энергично отпарировал Жеглов. И все же вы совершили массу ошибок как до убийства, так и после него, а именно потому и оказались за решеткой. Никто вас туда не засадил, так сказать, по злому черному умыслу.
Вы явно юлите! Выдаете черное за белое! Один лишь Шарапов отнесся ко мне достойно и по-человечески. Это ему, а не вам я обязан своим сегодняшним освобождением!
Шарапов вздрогнул и отрицательно покачал головой.
После затянувшейся паузы Глеб Жеглов степенно ответил:
Вы уж на меня, товарищ Груздев, не серчайте. Я ведь только ревностно исполнял свои служебные обязанности. Вы просто оказались в ненужном месте и в весьма неудачное время. Вот не пришли бы вы навестить вашу бывшую супругу именно в тот злосчастный день ее убийства
Никто бы вас тогда, товарищ Груздев, там и близко не заприметил, проговорил подполковник, а значит, улик против вас могло оказаться совсем недостаточно, чтобы разом всем кагалом нагрянуть к вам с обыском.
А там, чего доброго, мы бы и сами на Фокса вышли, перехватил инициативу Жеглов.
Панков, сердито помолчав, продолжил:
Получается, что своим приходом вы помогли Фоксу скрыть следы его преступления, а уж впадать в горячку вам и вовсе нисколько не следовало. А тут еще злосчастная записка, которую вы бывшей жене не подумавши написали.
Возникла пауза, которой незамедлительно воспользовался Жеглов:
Буквально все было против вас, а вы к тому же вздумали излишне горячиться
Вы снова делаете из меня виноватого в ваших бесчестных просчетах! по-старому, пусть и несколько охладевши, вспылил Груздев. Вы это совершаете из боязни начальственных нареканий, хотя в ваших словах есть своя логика преступник тоже был виноват!
Ну вот, мы с вами, товарищ Груздев, и пришли к самому главному, заметил Жеглов. Именно Фокс хотел, чтобы вы по всей строгости закона ответили за совершенное им кровавое преступление. И после этого ему, уж мне поверьте, жилось бы на белом свете искреннее и радостнее, поскольку никакие страшные сны его бы нисколько не тревожили. Сидел бы он сейчас в воровской «малине» или в ресторане и пропивал да с большим аппетитом проедал все украденное у Ларисы Груздевой добро. Я ведь и сам дал, надо признаться, маху. Мы ведь здесь, знаете ли, товарищ Груздев, вовсе не затем в поте лица работаем, чтобы невиновного сделать обязательно виновным, а наоборот, дабы доказать вину виноватого. И если бывают ошибки Разве в медицине их никогда не бывает? Ведь бывает же, что по ее милости человек умирает в расцвете лет?
Груздев разом ударился в краску:
Вы эти грязные намеки бросьте, Жеглов! В моей медицинской карьере черных пятен не было и не будет!
Я вовсе так нисколько не намекаю на вашу профессиональную деятельность. Я хочу только, чтобы вы до конца уяснили общность нашей с вами важной работы Если нечаянно ошибетесь вы или я, то это запросто может сжечь дотла чью-нибудь жизнь.
Жеглов, не говорите мне под руку, устало произнес Груздев. Мне, может быть, завтра или послезавтра уже придется оперировать, а случаи самые разные бывают.
Я только к тому и клоню, продолжил Жеглов, что я человек, а не злое чудовище. И вы вряд ли представите себе, насколько мне горько было бы затем вдруг узнать, что вы, оказывается, были только вот беспечной жертвой преступной хитрости матерого преступника. Я стараюсь по мере сил избавить этот мир от зла, а при такой работе профессиональные навыки сами собой постепенно вырабатываются, точно такие как у докторов, так что вы меня за излишнюю грубость, пожалуйста, простите. В трамвае я бы никогда вам не нахамил, а на работе так непременно. Это уж, знаете ли, старая привычка, можно даже сказать, рефлекс. Да и как прикажете разговаривать с человеком, который, судя по всему, свою жену убил, причем из корысти, а не из слепой ревности? Кстати, когда вам без промедления надлежит совершить срочную и самую незамедлительную ампутацию, разве вы не можете допустить непоправимую ошибку? Ведь вы человек, а значит, можете оказаться бессильным перед своим нескромным самомнением! Так что если уж завтра меня с пулей в плече привезут в больницу, и я окажусь на вашем операционном столе