Иногда мне помогали это делать стихи. Может быть, для кого-то они тоже станут отдушиной
Сергей Краснобород«Незамеченный, не замешанный»
Незамеченный, не замешанный
я по этой земле пройду.
Столько слов на язык понавешено,
только нужного не найду.
Мимолётное состояние
промелькнёт, как и жизнь сама.
Неосознанного всезнания
бессловесность сводит с ума.
ЧАСТЬ 1
«Я похож на усталого странника»
Я похож на усталого странника.
В старом замке ворота скрипят.
Дождь проходит ворчливым охранником.
Гости спят, и хозяева спят.
Стены имя мне шепчут призрачно.
Тени трутся. Чадят факела.
Коридорами мается бог ночной,
обнажившийся догола.
Я попал сюда мрачной осенью.
Пью вино и смотрю в глаза.
Старый граф с волосами с проседью
был знаком мне два века назад.
В келье раму оконную трогаю.
На фамильном гербе слеза.
Я попал сюда странными тропами.
И забыл дорогу назад
Прибежище
Когда луна карабкается в небо,
чтобы прикрыть собою чёрную дыру,
я вспоминаю родину, где не был
я никогда в ином миру.
Мифическим преданием обернуться,
пустой строкой, созвучием странных нот,
чтобы опять на родину вернуться,
как зрителю в прошедшее кино.
Там пепел грёз и угасанье чисел.
Там ласки трав и их немой покой.
Прибежище милее всех отчизен,
куда стремится дух в стенании с тоской.
И тело устает моё лелеять
нездешних сил неудержимый зов.
Когда ползёт луна собой дыру заклеить,
истоки постигаю я с азов.
«Стучится античность стихами французских поэтов»
Г. Аполлинеру
Стучится античность стихами французских поэтов.
И птицы, летящие спинкою вниз,
в небе свивают гнезда.
Седой океан качает безвременье где-то.
И Улисс ещё верит,
что возвращаться не поздно.
А в диком лесу Буковины,
в норе, под навязчивым снегом,
волчата сосут молоко обозлённой волчицы.
Она же мечтает
для Нового Рима вскормить человека.
И схватка с Шерханом которую ночь ей снится
Перерождение
Любовь слепа, а жизнь
безрадостна и нервна.
Таскают муравьи по норам чёрствый хлеб.
В погоне за Тельцом шагают мулы мерно,
погонщиков свозя в печально мрачный склеп.
Там Обезьяний Бог,
проверив ноги, зубы,
карандашом на лбах рисует ярлыки
и стражу громко подзывает в рупор,
поплёвывая на пол сквозь клыки.
Потом конвейер тёмным коридором
везёт задумчивых, замученных, нагих.
И бездна предстаёт их безразличным взорам.
И в бездне кануть заставляют их.
Чтобы души нетленные частицы
к другим примкнули, образуя твердь.
Всё этой тверди смирно покорится
и мутный хаос, и тупая смерть.
Но призрачный туман строение разъедает
витают души в едкой пустоте.
Упорный Ангел в сеть их собирает,
вселяя снова в оболочки тел.
И так в безвремении, в безведении, в старении
Любовь слепа, а жизнь насилует тоской.
В труде находят муравьи забвение.
В погоне мулам видится покой.
Паломник
Лаская посохом дорог святые камни,
бредёт паломник следом за ослом.
И в предрассветной матовости канут
и звук, и образ, и величие слов
произнесённых проходящим старцем
у входа в дом, где ночью снова Смерть была:
«Доколе здесь ты будешь оставаться?
Уже ли мало жизней испила?»
И вслед ему жестоко и ехидно
лицо смотрело с искажённым ртом.
И было в матовости предрассветной видно,
как чёрный силуэт проник в соседний дом.
Сон
О чём этот сон?..
Он проснулся в угаре смятения:
будто всадники скачут, и вороны кличут беду.
Будто стелются травы ковром, ожидая затмения
одинокого Солнца так называли Звезду.
Он проснулся и осторожно до боли
нёс испуг на дрожащих руках толкователю снов.
И узнал И склонился смиренно пред волей
осязающих горечь грядущего ласковых слов
Дома стряпали кушанья в ожидании праздника.
Пахло тестом и земляникой. И он простонал:
Дайте хлеба насущного немощным странникам!
И, раздавая, до сумерек у церковных ворот простоял.
Измождённый, разбитый, он слушал дыхание вечера
и боялся принять возвращение покоя украденного.
И вспоминал молитву, которую так недоверчиво
когда-то небрежно прочел в бабушкиной тетради