Купцы замотали головами: ни в коем разе! Дав дельцам осознать сказанное, Заяц сдал, наконец, главное:
Называется книга «Зазибуньские тайнословия».
Оба купца согласно покивали головами:
А, эти его безумные пророчества!
Ага! порадовался корчмарь, вспомнив, как старик вслух читал какой-то отрывок из книги. Значит, я тогда не ошибся.
Ну, давай, показывай, словно с неохотцей протянул Семигор, и даже, чтобы показать, насколько ему безразличен зайцев товар, широко зевнул, живо напомнив Докуку. Хотя нет, до Докуки ему было, все ж таки, далековато. Вот уж кто зевает, так зевает! Голову в его пасть можно просунуть во время зевка!
Во, во, во! Показал бы, а то наговорил тут с три короба, расхвалил товар, а книга-то, может, и яйца выеденного не стоит! подхватил Божесвят, стараясь унять жадную дрожь в руках.
А я как раз о цене и хотел поговорить! кивнул Заяц, да так кивнул, что хвост его волос замотался во все стороны. Товар-то принести не долго, но, если мне ваши цены не поглянутся, так чего зазря ценную вещь туда-сюда таскать, лишний раз теребить!
Ну, мы же должны товар осмотреть, Заяц! Кто ж мешка в коте То бишь, кота в мешке покупает?! От толщины книги многое зависит, от сохранности. Переплет, опять же, обложка, оклад, заставки есть или нет перебивая друг друга загомонили Божесвят с Семигором, вскочив на ноги.
Один только Кривой сохранял спокойствие. Хозяйские дела его не то чтобы не занимали, но у каждого своя работа. У хозяина чтобы мошна была полна, а у Кривого чтобы эта мошна висела на хозяйском поясе, а не у какого-то подорожного шалыгана, а хозяйская голова сохранялась бы на плечах в целости
Я вам, что, дитё малое? с напускной обидой прогудел Заяц. Какая там сохранность, причем тут переплет, когда о такой книге говорим?! Ладно, вижу я, что вы нонче не по-деловому настроены. Давайте вдругорядь соберемся и обсудим. Да и я к тому времени, глядишь, и справки наведу у знающих людей, чтобы хоть примерно цену товара знать.
Двести пятьдесят золотых гривен! первым выдал Семигор. И тут же добавил: Могу дать больше. Но попозже
Даю триста. Сразу! перебил Божесвят, бросив мстительный взгляд в сторону соперника.
Триста пятьдесят! скрипнув зубами, ответил тот. Золотые серьги в его ухе возмущенно закачались.
Тогда четыреста! по-птичьи дернув головой, пискнул низкорослый купец.
Четыреста тридцать! Четыреста тридцать даю, Заяц!
Я думал, речь идет о редчайшей книге?! деланно удивился корчмарь, слушая торги с замиранием сердца.
Семьсот! немедля ответил Божесвят, и даже сделал вид, что полез развязывать тесемки на туго набитой мошне.
Восемьсот! смирившись с резким повышением цен, рявкнул взмокший Семигор, гордо выпячивая живот.
Заяц не упустил случая, и начал сравнивать животы, свой и семигоров, после чего выдохнул с явным облегчением. Он-то считал себя толстым, а на деле, ничего особенного, просто мужчина в теле и полном расцвете сил, а толстяк вот он! Занятый измерением животов на глаз, корчмарь не заметил, как торги перевалили за две с половиной тысячи гривен. Поглядывая на снисходительную улыбку Зайца, которая, на самом деле была вызвана тем, что его живот прошел испытание с честью, дельцы остервенело взвинчивали цену.
Всё, Заяц, всё! Я больше не могу! взмолился Семигор, утирая свой серебристый ежик волос, Вот ей тебе Велес, это хорошая цена! Три тысячи! За больше мне уже и смысла нет её покупать!
Согласен! утирая обоими рукавами взмокший лоб, буркнул Божесвят. В пределах пары сотен, конечно, ещё поторговаться можно, но вряд ли больше.
Потрясенный Заяц слушал их, лишь величайшим усилием воли заставляя свой рот оставаться захлопнутым, хотя челюсть так и норовила отпасть. О таком богатстве он и помыслить не мог. Вот так книга, едрёна вошь!
Я я должен подумать! заявил он, причем голос корчмаря предательским образом едва не сорвался на писк. Сердце требовательно рвалось наружу.
Заяц! За большую цену ты её продать не сможешь. Никому! Даже и не думай! предупредил его Семигор, решивший, что правильно истолковал колебания корчмаря.
Ты и впрямь, того, это, не юли! пискнул Божесвят, напрасно пытаясь придать суровое выражение своему невзрачному личику. Он хмурил реденькие брови и тужился щеками, так что со стороны больше всего напоминал обиженного мыша, у которого какие-то мерзавцы украли весь годовой запас крупы. Не юли, понимаешь! Мы тут гривнами сорим, как клён листьями по осени, а он кочевряжится!