Впрочем, как бы то ни было, его появлению корчмарь был только рад, появилась хоть одна живая душа, с которой можно было словом перемолвиться, думами поделиться. С Докукой не поговоришь, всё время кажется, что он засыпает под твой рассказ, да и некогда ему слушать, дел много. С дурочкой Стенькой, конечно, перемолвиться можно, всё понимает, но вот ответить-то толком не могёт! Иное дело Чурич: он в округе слыл мудрецом.
Раз в час Чурич убегал проведать старика, дать ему лекарство, пощупать лоб. В общем, делал то, что должен делать знахарь в таких случаях. Рыжая охрана пропускала его беспрепятственно. Возвращаясь, он передавал одно и то же: старик то забывается тяжким сном, то что-то бормочет несусветное, обещания дает какие-то. Бредит, в общем. Стеньку подрядили выносить за хворым дедом нужное ведро, а знахарь переговорил с Докукой, и тот стал готовить для старика отдельно: что-то жидкое, неприглядное на вид, но, несомненно, полезное.
Возвращаясь назад, Чурич продолжал прерванную беседу, хотя говорил в основном корчмарь, а знахарь лишь внимательно слушал, лишь изредка вставляя слово, по большей части работая ложкой. Несмотря на своё тщедушное телосложение, знахарь ел и пил, как смогли бы двое таких же. Заяц кормил гостя бесплатно, ничуть о том не жалея; знахари, они, знаете ли, на дороге не валяются!
Сам корчмарь ни словом не обмолвился о книге, хотя ни на миг о ней не забывал, а Чурич о том не спрашивал, что Зайца вполне устраивало. Зато он в подробностях изложил знахарю свои соображения по поводу происходящего, а также накопившиеся опасения, умолчав разве что о некоей Любаве, предположительно той самой ведьме, что сумела переслать узелок с лекарствами.
Ни к чему лишний раз напоминать ведуну о той, которая напугала его до дрожи поджилок.
Разговор то и дело прерывался и со стороны Зайца, ибо в корчме днем постоянно толкался разный дорожный люд, кто-то приезжал, кто-то уезжал. Одни заглядывали выпить по случаю жары кувшинчик-другой холодного пива, другие с намерением поесть доброй горячей еды, пресытившись дорожной сухомяткой, третьи всего лишь почесать языком, обменяться новостями, посмотреть, нет ли кого из знакомых, четвертые с твердым намерением соснуть часок-другой не где-нибудь на обочине, а в прохладце приличного заведения. Посему, корчмарю приходилось суетиться, чтобы никого не оставить без внимания. А ещё он урывал время, чтобы сбегать, проверить как там книга? Сдвинув потайную половицу под своей постелью, корчмарь выуживал добычу и нежно гладил обложку. Кончалось все тем, что Заяц, слава Велесу, обладавший завидной памятью, раскрывал книгу, где попало, и заучивал оттуда какое-нибудь пророчество. Ну, не нарочно заучивал, а просто читал пророчество вслух, наслаждаясь звучанием, а уж запоминалось оно само по себе. Особо его зацепило одно предвещание, хотя и называвшееся «Велес», но вместо этого грозно рокотавшее об огне. Не просто об огне, а об Огне с большой буквы. Книга в тот раз словно сама раскрылась под его руками, а взгляд сразу выловил среди вязи буквиц именно эти строки:
Сам Сварог открыл мне секреты Огня,
Что сокрыт в глубине под корою дерев.
Огонь этот Сердце зажег у меня
В груди; я услышал воинственных Дев,
Победные крики в раскатах грозы
Что это было? К чему? От чего так сильно запало в душу это полное смутных образов пророчество? Ни о чем об этом Заяц не имел ни малейшего понятия. Просто строки въелись ему в душу, словно мучная пыль в рубаху мельника. И всё тут.
Они сидели с Чуричем за холодным пивом под раками. Хорошо, надо сказать, сидели. Основательно! Душевный человек этот Чурич, поговорить с таким, особенно когда на душе одни лишь нехорошие предчувствия, просто милое дело. Они даже негромко пели любимые в Опятичах непристойные частушки про властьпридержащих: князей, бояр, воевод и деревенских старост.
Я зерно стране давал,
Завсегда сам голодал,
А в хоромах князь сидит
Обожрался и п.ит!
Староста да воевода
Оба ходят молодцом:
Двух свиней чужих пропили,
Закусили холодцом!
Наши князи да бояры
Всё селянина ет,
А селяне в полной злобе
До упаду пиво пьют!
Воевода мыслю нову
Сказал после ужина:
Со свиньей скрестить корову
Будет сисек дюжина!
Докука, направлявшийся прибрать пустые кружки из-за соседнего столика, услышал, о чем поют, и немедля вставил своё слово: