Яромилыч вздохнул и глянул на лесенку, на которой стоял. Говорила Любава: бойся лестниц. А ещё говорила, чтоб взял только три вещи и уходил. Вот подкова четвертой вещицей и оказалось. Пока с ней возился, время всё своё потерял как есть. Нога, опять же, чесалась, предупреждала, что опасность.
Кто-то заглянул в окно:
Осторожнее, у него там в руках железяка какая-то!
Голос вроде бы женский. Странно! Кто это ломится к нему? Чего им надо-то?
Дед неспешно куда уж спешить теперь-то слез с лесенки, отставил её в сторону, убрал в угол кочергу и отпер засов. Дверца отлетела, едва не вырванная с петель, и в избу ворвались три княжеских дружинника. Двое с топорами, явно уже собирались ломать дверь, третий с мечом наголо!
Вы чего же, молодцы, никак в моем доме Богдашку Лесовика ловите?
Тот что с мечом, прошелся по избе, заглянул за печной угол, зло обронил:
От тебя, старый хрыч, можно и того ожидать, что Лесовик у тебя гостюет. Давай, шуруй на двор.
Тут в избу заскочили и остальные. Батюшки святы! Немила! Так вот чей голос слышал Яромилыч за окном. А ей-то что здесь за дело? Немила уперла руки в боки и злорадно ухмыльнулась:
Что, попался, проклятый? Ну, теперь за всё заплатишь! За все мои слёзы! Поделом тебе!
Следом за ней вкатились дед Грибан с племянничком Краюхой. Это были старые неприятели Яромилыча. Разругались, по сути, из-за пустяка, но никто уступать не захотел, уперлись на своем, став злейшими врагами навек. После тех слов, что они наговорили друг другу в лицо и за глаза, путей к примирению не было. Плутоватые глазки Грибана избегали взгляда Яромилыча. Он потирал вспотевшие руки, кривя усы, но смолчал. Зато Краюха, длинноносый костистый парень в засаленной рубахе, тут же с порога раззявил свой рот:
А-а, Яромилыч, опасный ты человек оказался! Мы все ж видели, своими глазами! Свидетели мы, ага, очевидцы! Ну, давно тебя надо было на чистую воду вывести, пока этаких делов не наворотил!
Каких делов? удивился «опасный человек».
А то ты сам не знаешь? хмыкнул один из воинов. Ведьмин дом не ты разве спалил? Гляньте, парни, до чего народ наглый пошёл сколько времени прошло, а он даже руки от сажи не помыл!
Яромилыч глянул на ладони. Они были чернее ночи. «За кочергу подержался!» сообразил дед, но растолковывать ничего не стал. Не станут слушать. Про поджог слышать было даже не странно. Чего-то в этом роде можно было ожидать. И ведь не поспоришь Любавин дом не без его помощи загорелся. Он тогда огнивом чиркал, когда культю из той слизи высвобождал, вот дом-то и полыхнул. Так что Яромилыч промолчал.
Правильно, дед, сказал мечник. Чего трепыхаться-то зря? Нам велели тебя доставить мы и доставим. Будешь упираться или, сохраните Боги, примешься костылём махать так и вовсе свяжем. Но я надеюсь, ты пойдёшь добром. Человек ты старый, почтенный зачем тебе срамиться? Суд будет, на суде и скажешь что было, чего не было
Через некоторое время Яромилыч шагал по улицам Зибуней с торжественным сопровождением. Впереди шёл мечник, очевидно бывший старшим в наряде. Он нёс сумку, отобранную у старика. В сумку запихнули тряпицу с серебром: прежде, чем выходить, мечник под жадным взглядом Немилы (богат оказался, одноногий чёрт!) пересчитал всё до последней копейки, и записал на кусочке бересты. Ещё один воин вел Яромилыча, придерживая его за плечо. Третий просто шагал рядом, а за ним торопились Грибан с племянником и Немила, подхватив повыше край поневы.
Те, кто в ранний час уже вышел из дому, удивленно глядели в след. Народ недоумевал:
Куда ж это Яромилыча ведут?
Да Велес его знает, может, натворил одноногий чего?
Старика привели прямехонько к терему князя. «Неужто сам Мстивид меня судить будет?» задумался он. Но нет, его провели длинными сенцами, потом по сводчатым переходам, коих в тереме имелось в изобилии, наконец усадили на скамью перед какой-то дверью. «Свидетели» потерялись при входе должно быть, в покои их не пустили. По бокам от деда встали двое дружинников, а третий, несший сумку, заскочил внутрь помещения так быстро, что Яромилыч не успел разглядеть, что там, за дверью. Вскоре он выскочил обратно, что-то сердито бормоча под нос. Долгое время ничего не происходило. Вояки стояли истуканами и даже меж собой не разговаривали. Яромилыч хотел было побалагурить, но, мельком глянув на каменные лица охраны, передумал и лишь спросил: