Он припер засовом дверь, чтобы не выпасть наружу, в сенцы, приставил к дверям лесенку, перехватил кочергу поближе к крюку и полез. Дело пошло туго. Подкова скрипела, гвозди негодующе повизгивали, едва-едва поддаваясь. По молодости, Яромилыч не пожалел гвоздей и приколотил подкову на все восемь дырочек, теперь же оставалось только ругать самого себя, умного такого. Ведь и на трех висело бы не плохо, так нет же, именно на все надо было, тютелька в тютельку. Но, с другой стороны, кто ж знал, что отрывать её придётся? Никто не знал, потому-то и крепил на века.
Сноровисто подсовывая крюк в получившиеся промежутки между упрямой железякой и стеной, дед предвкушал скорую победу. Так, ещё плечом подналечь, ещё разок! Ну-ка, ну-ка! Идет! На-ва-лись! Эх, где вы годы мои молодые?! Жалобно скрипнув напоследок, гвозди поддались и подкова с глухим звоном упала бы на пол, но Яромилыч подхватил её в самом начале падения.
То-то же! Дед улыбнулся, обдул её от ржавчины и древесной трухи, и не слезая с лесенки ловко подбросил подкову, метя прямо в суму, оставленную подле печи. Железка попала точно в цель, негромко звякнув о пол.
Наружные двери избы распахнулись от удара, в сенцах послышался топот многих ног, и тут же в дверь, раскачивая лесенку, на которой в изумлении застыл Яромилыч, забарабанили кулаками:
Эй, одноногий черт, а ну, живо открывай! Мы знаем, что ты дома!
Дед несильно стукнул себя по голове кулаком и пробормотал:
Говорила Любавушка мне, говорила
ГЛАВА 5
Любава провожала взглядом Яромилыча, пока он не превратился в совсем маленькое пятнышко на поле. Рассвет наступил ещё не совсем, было прохладно.
Много недоброго у тебя впереди, Вятшенька, негромко молвила она. Сотворю-ка я тебе оберег, может и упасет от чего
Ведьма достала из мешочка на поясе маковое зерно, смешанное с толчеными травами и солью, что-то пошептала на пригоршню и в три замаха посеяла все это перед собой, присказывая на каждый замах волшебное слово, и закружилась, зашептала скороговоркою. До стороннего наблюдателя долетели бы лишь отрывки заклинания:
На море, на окиане, на острове на Буяне стоит капище Сварожее, дивное да пригожее Меж небом и землицей сырой, клянусь непокрытой головой Уберегите да упасите Боги Святые силой ратною: от глаза лихого, от человека злого, от злосмотрящего и злоглаголящего Пойди сила во оберег, по час, по день, по год, по век Море не суша, камень не песок, словам моим крепкий замок!
Но не было стороннего наблюдателя, некому было вслушиваться в ведьмины речи. Там, где она возле себя обвела широким рукавом, явилась светящаяся голубая полоса кругом, дыма ли, тумана ли, да ещё сильно пахнуло васильками и свежей мятой. Любава развернулась спиной к городу и поспешила в лес, кромкой темнеющий вдали. Недолго повисев в воздухе после её ухода, полоса истаяла без следа
Пока Яромилыч ещё только спешил на встречу с Любавой, ведьмин дом занялся пожаром. Внутри полыхало так, словно было полито отборным маслом. Когда занялась крыша, на близлежащих дворах заголосили перепуганные гуси, завыли собаки. На шум выскочили соседи по улице, кинулись тушить, да поздно уж: дом было не спасти и, если осталась в нем хозяйка, то огненное погребение она уже получила. За час дом развалился и то, что не успело прогореть дотла, было затушено общими усилиями. Уставший народ разошелся по домам, умыться да лечь доспать, если получиться. Там, где ещё совсем недавно Яромилыч боролся за свою жизнь, чернело едва дымящееся пепелище.
Это выглядело подозрительно. Обычно после пожара, какой бы сильный он ни был, на месте остается печь, сиротливо торчащая чумазыми боками посередь углей. Здесь же её не было и в помине. Но среди соседей не случилось таких востроглазых да сметливых, кто заметил бы это несообразие, ясно указывающее на вмешательство чуждой силы. А может, все слишком устали после тревожной ночной побудки, чтобы обращать внимание даже на такие опасные чудеса. Пожар потушили, своя хата не занялась и на том слава Богам
Немного погодя, когда люди разошлись, слой угля в одном месте дрогнул, а потом целый пласт сдвинулся в сторону, открывая взгляду ход в подпол. Первым оттуда тенью выскользнула приземистая тварь. Её голова, очертаниями напоминавшая продолговатый булыжник, без шеи переходила в туловище, напоминающее чудовищно увеличенную короткую и толстую морковь. Туловище, в свою очередь, оканчивалось длинным хвостом. Опорой служили шесть кривых лап. Всё тело твари, кроме хвоста, дырок ноздрей и маленьких красных глазок, было покрыто чёрной роговой чешуёй, которая тихо поскрипывала при движениях.