Глава тридцать пятая
Юрий Владимирович продержался ещё почти сутки. Точнее: двадцать три часа и десять минут после ухода Черненко. Да и не сам продержался: видимо, смерть отвлеклась на другого товарища. Но 9 февраля в 16 часов 50 минут всё кончилось. Вернее: Юрий Владимирович кончился. Или, по общепринятой терминологии: «скончался».
Евгений Иванович сотоварищи не мучались с установлением диагноза: тот, как и заключение о болезни и смерти Юрия Владимировича, давным-давно уже дожидался публикации. Ничего придумывать и не требовалось: весь «букет» был известен даже сведущим дилетантам.
Поэтому в Заключении так и написали: «Страдал интерстициальным нефритом, нефросклерозом, вторичной гипертонией, сахарным диабетом, осложнившимися хронической почечной недостаточностью. С февраля 1983 в связи с прекращением функций почек находился на лечении гемодиализом. В конце января 1984 года состояние ухудшилось в связи с нарастанием дистрофических изменений во внутренних органах и прогрессирующей гипотонией. 9 февраля 1984 г. в 16 часов 50 минут при нарастающих явлениях сердечно-сосудистой недостаточности и остановки дыхания наступила смерть. При патолого-анатомическом исследовании диагноз полностью подтвердился».
Пока одни люди, не спеша, обряжали Колонный зал в подобающий случаю наряд, другие тоже не спешили. Ну, вот, некуда было теперь спешить. «Мишенька Романов» был избран, основные соперники «разведены по разным углам ринга» и поэтому Константин Устинович мог блюсти внешние приличия по причине траура. Поэтому, вместо спешки с Пленумом, одиннадцатого февраля, в четырнадцать часов тридцать минут «во главе группы товарищей» он посетил Колонный зал, чтобы отдать дань памяти «наследодателю».
То ли по причине момента, то ли от волнения но компаньоны опять построились не в алфавитном порядке. Принятое уже предложение Тихонова всё ещё не было воплощено в жизнь. В итоге, по левую руку от Черненко «отдавали дань в порядке очерёдности» Тихонов, Устинов, Гришин, Громыко, Романов, Горбачёв, Соломенцев, Алиев и т. д. Григория Васильевича могло утешить лишь то, что он оказался впереди Горбачёва, зато позади Гришина и Громыко, не говоря уже о Тихонове с Устиновым.
Романов терялся в догадках: что это? Самодеятельность? «Забывчивость»? Приверженность догмам? Умысел? Если умысел, то индивидуальный или от Черненко?
Теряться в догадках Романову предстояло вплоть до тринадцатого февраля дня проведения Пленума. В контексте «соблюдения приличий» Константин Устинович предложить собрать Пленум лишь накануне дня похорон Андропова. Черненко не опаздывал: Пленуму оставалось лишь «юридически оформить» принятое решение.
После «сдал-принял» в духе «король умер да здравствует король!», новоизбранный Генсек пригласил всех в Колонный зал ещё раз «сфотографироваться на память» у гроба «нашего дорогого друга и товарища Юрия Владимировича Андропова». Теперь Романов встал (поставили?!) уже по правую руку от Черненко, но после Горбачёва! По левую же построились Тихонов, Громыко, Устинов, Гришин. Григорию Васильевичу оставалось лишь повторить вслед за героем одного кинофильма: «Так, не понял?..»
Четырнадцатого февраля Черненко, проникшийся внезапной симпатией к покойнику, ещё раз теперь уже последний, по давно заведённой партийной традиции нанёс визит в Колонный зал Дома Союзов. «Народ» опять «построился не по Уставу», что вызвало многочисленные вопросы у самых глазастых аналитиков от советологии. Вслед за Романовым им тоже оставалось лишь повторить: «Так, не понял?..». Расклад сил действительно не раскладывался. Ясность была внесена только в один вопрос: Черненко Генеральный секретарь. Остальные вопросы, интересовавшие товарищей и господ куда больше, особенно в контексте «богатырского здоровья» и «молодецких лет» Константина Устиновича, так и остались вопросами.
По окончанию ритуала «камерного прощания» предстояло ещё «уличное», у Мавзолея гроб с телом подхватили бравые «гвардейцы». По давно заведённой традиции, немощные вожди тут же прилепились к ним в формате «сбоку бантик», а также «и мы пахали». Горбачёв с Романовым не принадлежали к «лику немощных», но традицию блюсти обязаны все. Подставить крепкие плечи под гроб им не позволил этикет ибо другие не могли позволить себе этого уже не по этикету. Как следствие, Михаил Сергеевич и Григорий Васильевич обязаны были отработать в режиме «и мы пахали».