И, тем самым, расчищаю тебе дорогу!»..
Эта последняя встреча с Горбачёвым, что случилась меньше двух недель назад, третьего августа, накануне отбытия «Михал Сергеича» на отдых, вспомнилась Борису Николаевичу как-то, сама собой. Наверно, оттого, что не могла не вспомниться. Удивительно но Горбачёв сам попросил о встрече. Ельцин тогда быстро обменялся мнениями с «ближним кругом» и дал согласие. Встречались в Кремле, на территории Горбачёва. Исключительно в целях конспирации: пока ещё президент СССР мог пригласить к себе главу любой союзной республики. Правда, отныне лишь в таком формате: «пригласить» а не «вызвать».
Борис Николаевич вздохнул и от воспоминаний перешёл к мыслям. Он не любил думать, предпочитая словам поступки, но сейчас без мыслей было не обойтись. Ситуация в Москве и стране приближалась к развязке. Ельцин честно веровал в то, что им учтены все мелочи, в то, что он контролирует всех и вся и, тем не менее, сомневался. Какой-то противный «червяк» без устали копошился в душе президента. И, мало ли, что ни на горизонте, ни на поверхности не просматривалось даже приятных неожиданностей: «червяку» до этого не было никакого дела. У «червяка», как у сказочного Змея Горыныча, было несколько голов. «Пристяжные» КПСС и КГБ разумеется, занимали Бориса Николаевича. Но в краткосрочной перспективе. А сейчас его больше интересовала «центральная голова», «головная»: Михаил Сергеевич Горбачёв, президент СССР, Генеральный секретарь ЦК КПСС.
Как ни старался Ельцин уверить себя в окончательном решении проблемы этого пока ещё президента а не мог: трезвые мысли даже в нетрезвой голове не позволяли. Вспоминая детали недавнего разговора, а особенно, его финал, Борис Николаевич и сейчас испытывал двойственные чувства. С одной стороны, Горбачёв открыл карты. (Все или нет другой вопрос). Изложенный им план, несмотря на чересчур откровенный «плановый отдых» союзного президента, выглядел тщательно продуманным и вполне реализуемым. Да и не мог не понимать Борис Николаевич того, что пока они с Горбачёвым нужны друг другу. Хотя бы для того, чтобы убрать общего врага: «розово-красных» из окружения президента СССР. Классические «скованные одной цепью».
В очередной раз цель, будто бы, оправдывала средства. Правда, сам Борис Николаевич не ограничивался только этой целью. Он уже заглядывал дальше: в будущее без КПСС, Советской власти и СССР. Одними «розово-красными» его аппетиты уже не ограничивались: под сурдинку российский президент намеревался прижать к ногтю всех «неисправимых» большевиков. «Ничего личного», как сказали бы американские друзья: пока оставалось «осиное гнездо большевизма» в виде ЦК и самой КПСС, Борис Николаевич не мог не чувствовать «ножа у горла».
В этом вопросе, даже не сговариваясь, Ельцин с Горбачёвым совпадали, если и не идеально, то по большинству параметров. Но была и другая сторона. И не потому, что таковы законы диалектики, к которой Борис Николаевич, как человек простой и «не философический», не имел никакого отношения. «А всё ли ты мне сказал, мил человек?» так и вертелось на языке у Ельцина. Вертелось ещё тогда, третьего августа и не перестало вертеться две недели спустя.
Первый момент, вызывавший сомнение в полной искренности Горбачёва, заключался в противоречивости его оценок ГКЧП: то он издевался над «импотенцией» членов Комитета, то де-факто стращал Ельцина ресурсами ГКЧП, каких не было и не могло быть у демократов. Получается, Горбачёв сам не был уверен в своих оценках потенциала и перспектив «заговорщиков». Отсюда с неизбежностью следовал вывод о том, что Горбачёв не исключал никакого исхода событий. То есть, он вполне допускал возможность победы ГКЧП.
«Что это даёт Горбачёву?» нервно рассуждал (невероятно но так!) Борис Николаевич. «Во-первых, он может успеть в последний вагон: возглавить фактически уже победивший ГКЧП. Во-вторых, на законных основаниях он сможет объявить о раскрытии заговора демократов с целью свержения законно избранного президента и развала СССР». Это позволит ему на законодательном уровне ликвидировать Съезд и Верховный Совет ну, может, не сразу ликвидировать: приостановить деятельность
Но сразу обоих: и союзного, и российского. А уже это позволит ему произвести многочисленные аресты «демократических заговорщиков» и разгромить власти независимой России. И на этот раз он сможет выполнить своё обещание не пускать меня больше в политику. В лучшем случае, меня определят в «Лефортово», а в худшем я «покончу жизнь самоубийством».