«Окрасилось небо багрянцем»: лицо Ельцина приобрело бурачный окрас. И то: неприятно слышать такие вещи о себе. Конечно, можно было бы возразить если бы было, чем. В отсутствие серьёзных доводов «сам дурак!» не довод. Понимал Борис Николаевич: как бы ни ранили слова Горбачёва а Мишка прав. Спасаться требовалось сообща. Дальше видно будет, а сейчас только вместе, только заодно.
Я согласен действовать сообща.
Тяжёлая ладонь Ельцина с шумом опустилась на полированную столешницу.
Что ты предлагаешь?
Горбачёв на шпионский манер огляделся по сторонам как будто кто-то мог подслушать его в Кремле, в собственном кабинете и с заговорщическим видом перегнулся через стол.
Не будем мешать членам ГКЧП развивать бурную деятельность.
Поясняя текст, Михаил Сергеевич выразительно поиграл бровями.
В ответ Борис Николаевич задействовал свои: художественно сдвинул их к переносице, и выдул уже побитые склеротическими прожилками щёки. Секунд десять щёки и брови участвовали в процессе размышления. Наконец, правая бровь Ельцина выгнулась дугой (Горбачёв так не умел).
А они не выйдут из-под контроля?
Михаил Сергеевич откинулся на спинку стула. На его щеках играла презрительная усмешка.
Не выйдут. Эти «тряпки» будут «охватывать» и «вовлекать» меня до конца До своего конца.
«А я ещё поторгуюсь»! хмыкнул Ельцин. Помнишь, как говорил Семён Семёныч Горбунков в «Бриллиантовой руке»?
Вот именно! рассмеялся Горбачёв, и первым отставил веселье. А теперь давай заключим небольшой договор. Даже не договор, а джентльменское соглашение.
Как два джентльмена? покривил щекой Ельцин.
Горбачёв тоже не стал удерживать щеку.
Ну, и это тоже. Но, вообще-то, Черняев мне говорил он же у меня советник по внешней политике что в международном праве так называется договор, который заключается в устной форме, но исполняется так же, как и письменный.
А-а-а, удовлетворённо протянул Борис Николаевич: с международным правом он «лично не был знаком», но такое объяснение его вполне устроило. Можешь не сомневаться: я ещё никого не «кинул». Так, что, моё слово против твоего слова.
Идёт. Значит, говорим за стоимость взаимных услуг.
Ельцин подался всем корпусом вперёд: наконец-то, Горбачёв закончил с предисловием и перешёл к делу.
Я тебя слушаю.
Мы разгоняем всю эту шайку-лейку, которая только путается под ногами, мешая и тебе, и мне. Это раз.
Михаил Сергеевич загнул один палец, а Борис Николаевич утвердительно махнул головой.
Затем мы безотлагательно подписываем Союзный договор.
Согласен.
Я получаю кресло Президента нового Союза.
Очередное условие Горбачёв выпалил с краской на щеках, да так поспешно, словно за ним гнались «жильцы тёмных переулков». Сразу чувствовалось, что этот вопрос для него главный. Но на этот раз визави явно не спешил с одобрением. Пауза затянулась и Михаил Сергеевич не выдержал.
Но этим ведь я не отнимаю места ни у тебя, ни у Назарбаева, ни у Кравчука, ни у Шушкевича ни у кого! Я не занимаю чужого места: я займу только своё! И у меня будут лишь те полномочия, которыми вы согласитесь поделиться!
Даже после такой «дозы транквилизатора» лицо Ельцина искривила гримаса болезненного неудовольствия.
Я понимаю, усмехнулся Горбачёв. Я, конечно же, понимаю, что Горбачёв не устраивает тебя в любом виде кроме жареного. Но так не бывает, чтобы «и рыбку съесть, и на х сесть»!
«В оригинале» Михаил Сергеевич обошёлся без многоточий и автоцензуры: когда это требовалось делом, он мог быть максимально «близко к народу». И Ельцину это понравилось: сам частенько прибегал «к заимствованиям из Руси». В отличие от Горбачёва, которого жёстко редактировала жена, Борис Николаевич беспрепятственно «выходил за рамки», и Наина Иосифовна ему в этом не препятствовала. Ведь это Горбачёв был «при жене» а в семье Ельциных царил патриархат. Но имелся и более существенный момент: Ельцин с Горбачёвым прошли во многом одинаковый путь только задницы начальству лизали, каждый на свой манер. Отсюда и различия в подходах и воспитании. Ельцин был проще и грубее а, значит, ближе к народу.
Ладно, Михал Сергеич.
Добродушно ухмыляясь, Ельцин огрел визави по плечу «рабоче-крестьянской» пятернёй.