Февральский зазимок
Февральскую пляску погон,
парад еле выживших строчек
и громкую клинопись прочих,
намотанных на граммофон,
мы с детства делили на три
церковных и матерных слова.
Поэзия где-то внутри,
как сердце, стучит бестолково
по первому чувству, по пе-
рвой ранней, несмелой капели.
Вдруг что-то зайдется в тебе,
вдруг что-то прорежется еле
и двинутся соки наверх
к изломанным веткам и почкам
Слова отрастают под почвой,
и злой полицейский набег
метелей, погоней, блокад
корням пробужденным не страшен.
Пускай марширует парад
по каменной площади нашей,
привычной, залитой не раз
портретами, танками, кровью
к затверженному пустословью
добавит что царский указ?
Вот-вот понесутся ручьи,
изрежут подручную наледь
бокал до краев уже налит
Цензура хотя и ворчит,
поэзия полунамек
в стеченье слепых обстоятельств,
воскресший зеленый росток
на почве любви и предательств.
Бьет тоненькой струйкой родник,
плат белый насквозь уже вымок,
и в этот февральский зазимок
слова, как под пленкой парник:
поэзия где-то внутри,
укрытая тонким покровом
Все прочее делим на три
церковных и матерных слова,
как делали учителя
во дни лагерей и застоя:
подняться со встречной волною
и петь, не сбежав с корабля.
В эстонском сельском храме
1. Литургия
Шла литургия в храме, пел орган,
и в лад органу обнажалась скрипка,
сиял алтарь Еще одна попытка
позвать Его.
Великий океан
тщеты веков, надежд, греха, добра
глазело все на высохшее тело,
горели свечи, музыка хрипела,
томился хор, и ритор звал пора!..
Шел час, другой. Сползая на зевок,
настрой мельчал, снижалась амплитуда
Он не пришел
Внеплановое чудо
отложено опять на некий срок.
Все разбредутся, сторож на замок
замкнет врата до будущей субботы,
когда орган на миг взнесет кого-то,
кому не размотать страстей клубок
Его ли? наших?
Зачумленный лес
войн, бесполезных споров, пересудов
орган гремит Ну что ж, хоть нет чудес,
почти не веря в чудо, жаждать чуда.
Все та же паства мы, хоть столько лет
брели этапом, где одни утраты,
сидим и ждем: вдруг оживет портрет
на алтаре тогда не виноваты!
2. Плач Магдалины
О, как ты худ, Иисус, и в волосах
репьи застряли, и лицо в веснушках,
а голова, не знавшая подушки,
как сплюснута. Врут нимбы в образах!
Ладони, пригвожденные в слезах
дежурных чьих-то, и чернеет нумер
по списку, неужель ты вправду умер
Коль так, какие нимбы в образах!
Я не любила этот мелкий страх
за будущность, и, право, не грешила,
когда не сына божьего любила,
того, что размалюют в образах.
Ты не иконой был ты был живой
и нас учил любить людей со страстью,
как любят женщин! Что тебе до власти
церковной, государственной, иной
Как нам принять за истину доску,
орущую про боль твою и муку,
где и меня, как святочную суку,
заставят продавать мою тоску.
Конечно, сложат мифы: и родню
придумают давидову, и чудо
зачатья, вознесенья, где я буду
блудницей пусть Тебя похороню
так просто, по-людски, как было нам
завещано праматерью единой.
Быть Человеком меньше ль быть, чем сыном
Того Ах, люди, люди им бы храм
3. Замена
Не этот костяной мешок