В душе же молодая женщина предполагала, что за этими покорными знаками любви, вероятно, скрывается какой-нибудь умысел, которого она, однако же, не могла разгадать. Она знала, что Мария Медичи только тогда начинает ее ласкать, когда имеет какую-нибудь скрытую цель. Королева-мать принадлежала к тем людям, в которых всего опаснее нежные улыбки и выражения любви.
Что же задумала Мария Медичи? Какое намерение хотела осуществить под видом простого посещения супруги короля?
Когда накануне ее отъезда об этом доложили Людовику, он задумался, прохаживаясь по кабинету. Ярко светившая в окно луна вызвала в нем одно воспоминание — слова цыганки на маскированном балу: посетить в ночь полнолуния существо, которое было ему ближе всех. Король видел, что до полнолуния оставалось немного — в следующую ночь луна будет полной. Что, если он неожиданно явится завтра вечером в Сен-Жермен? Там ведь близкие ему люди. Может быть, этим он не только разъяснит себе слова цыганки, но и разгадает намерения королевы-матери. Мысль понравилась подозрительному королю. Он никому не скажет о своем решении, даже Люиню, просто велит подать экипаж и пригласит его покататься, а на дороге велит лейб-кучеру ехать в Сен-Жермен, но они остановятся не у подъезда, а подальше, за деревьями, и неожиданно явятся с Люинем в сад на террасе, или у розовых беседок, откуда их никто не ожидает!
На другой день Мария Медичи приехала в Сен-Жермен и была почтительно принята Анной Австрийской. В ее свите, кроме девятилетнего Гастона, брата короля, были Элеонора Галигай, маркиза де Вернейль, маршал Кончини, маркиз де Шале, герцог д'Эпернон и милостынераздаватель Ришелье. Их сопровождал почетный конвой, состоявший из отряда мушкетеров, в числе которых были виконт д'Альби, Каноник и барон Витри. Милон Арасский и маркиз остались в Лувре.
Мария Медичи обняла вышедшую к ней навстречу молодую королеву и выразила свою радость видеть ее здоровой, веселой и такой прекрасной. Королева-мать интересовалась всем, что видела вокруг, и никому бы в голову не пришло, что приехала она не только для того, чтобы повидаться с королевой и полюбоваться природой.
Свита ее была так покойна и весела, словно осознавала, что будущее ее и королевы-матери так же светло и ясно, как бушующая здесь прекрасная весна. После обеда за большим столом во дворце все поехали в лес насладиться чудесным воздухом и свежими красками дикой природы.
Вечером Мария Медичи вышла с молодой королевой на террасу. Заходящее солнце золотило реку и луга внизу. Обекоролевы были, видимо, под влиянием невольно охватившего их поэтического настроения. Анна задумчиво смотрела на роскошный ландшафт, Мария Медичи вполголоса произносила какие-то стихи.
Вдруг королева-мать остановилась на полуслове и ласково взяла молодую женщину за руку.
— Милая Анна, не помните ли вы замечательно красивого кавалера, которого нам в прошлом году представил английский посол, граф Темпель?
— Ах, вы говорите о господине Жорже Вилье, ваше величество? — очень спокойно отвечала Анна Австрийская.
— Он самый… я никак не могла вспомнить его имя, — продолжала королева-мать, добродушно улыбаясь. — Его теперь уж не так зовут. В Лондоне он стал любимцем короля, который пожаловал ему титул графа Бекингэма. Этот молодой любезный дипломат скоро будет герцогом; я слышала, что это самый умный и влиятельный советник короля!
— Очень рада за него, — сказала Анна, сохранившая приятное воспоминание об образованном и любезном кавалере. — Граф, без сомнения, заслуживает таких отличий благодаря своим достоинствам.
— Да, он действительно умен и одарен прекрасными качествами, — отвечала Мария Медичи.
Она осторожно взглянула на стоявшую поодаль герцогиню де Шеврез, которой камер-фрау подавала хорошенький вышитый платок, забытый ею где-то.