— Постой, достанется тебе на этот раз от старика, — крикнул ей Жюль, проходя мимо.
— Ты думаешь, что можешь таскать к нам в гостиницу всякую дрянь, которой нечем платить? — прибавил Жан с угрозой в голосе. — Вот узнаешь нас! Довольно того, что и ты тут баклушничаешь.
Жозефина ничего не ответила.
— Она воображает, что может делать, что ей вздумается, а мы бейся да добывай деньги!
Они оба были противны девушке, и не только потому, что обижали ее, ей отвратительно было то, что, притворяясь калеками, они обманывали людей. Она не могла подавить в себе презрение к ним при мысли, что такие здоровые и сильные мужчины сидят где-нибудь в углу на улице и именем Божьим просят милостыню!
В трактире вскоре остались только Пьер Гри и англичанин, укротитель зверей Джеймс Каттэрет. Укротитель рассказывал трактирщику, что путешествие с животными приносит ему хороший доход, что уже не раз богачи предлагали ему большие деньги за медведя и льва, но он не хочет продавать их, потому что очень трудно приобрести таких славных зверей и приручить. Он жалел только, что год тому умер его маленький сын, который обыкновенно играл со львом и делал самые удивительные штуки, восхищавшие весь Лондон, за что публика хорошо платила. Когда Джеймс Каттэрет ушел, Жозефина вошла в комнату.
— Ты кстати явилась, я только что собирался идти к тебе! — вскричал Пьер Гри.
Белая голубка поняла по нахмуренному лицу отца и по его голосу, что он сердит.
— Отец Гри, я пришла к тебе с просьбой, — мягко сказала девушка.
— Правда это, что ты привезла сегодня ночью в гостиницу какую-то девушку с ребенком?
— Ты взволнован, отец Гри…
— Отвечай, правда это, или нет?
— Да, правда, бедняжка бросилась с ребенком в воду и я…
— И ты притащила их сюда, — сердито перебил Пьер Гри. — Так Жюль не солгал мне, я не хотел ему верить, думая, что он клевещет на тебя. Чтоб сию минуту их не было здесь! Зачем нужна эта сволочь, у которой ни гроша в кармане нет? Они только будут подслушивать да подсматривать за мной!
— Позволь остаться бедной женщине, отец Гри, она такая бледная, измученная…
— Вон сию же минуту, говорят тебе. Не советую сердить меня, — кричал отец. — Что тебе до чужих людей?
— Мне их жаль, отец Гри, не сердись так! Ведь я знаю, это ты не от себя говоришь, тебя братья настроили!
— Не хочу я, чтоб за мной подсматривали. Кто такая эта женщина? — спросил Пьер Гри.
— Не знаю, отец, только она, должно быть, очень несчастная и бедная… Я вытащила ее из воды!
— Еще с полицией свяжешься? Сейчас же прогони их отсюда!
— Ты еще никогда так сердито не говорил со мной. Это братья виноваты, но разве я не такое же твое дитя, как и они, и не могу обращаться к тебе с просьбой? — мягко и грустно спросила Жозефина. — Прежде ты был ко мне добр и ласков, а теперь мне часто кажется, что я совсем не твоя дочь…
Пьер Гри с удивлением посмотрел на нее и как будто испугался ее слов, но сейчас же спохватился.
— Не говори глупостей, — пробормотал он, — я и теперь добр и ласков к тебе, но я лучше знаю, что тебе можно, а чего нельзя. Ты прежде всегда была послушна.
— Я и теперь буду тебя слушать, отец Гри, но… если бы ты только видел эту бедняжку! Теперь она спит, и личико у нее хорошенькое, как у ангела, но она такая бледная. Пожалей ее, послушай, я ведь буду только делить с ней мою комнату и обед. Она тебе убытка не сделает, это не шпионка. И мальчика позволь оставить. Будь добр и сострадателен!
Пьер Гри с досадой отвернулся от девушки…
— Отец, — продолжала Жозефина, поспешно подойдя и положив ему руку на плечо, — отец Гри, так бедняжка останется с мальчиком у меня в комнате, да?
— Я, скрепя сердце, соглашаюсь, чтобы ты не говорила больше, что тебе кажется, будто ты не моя дочь.