Придя из бани, сел в своем углу за стол, чтобы написать записку, объясняющую его смерть, и тут пережил неприятно волнующий час: не удавалось найти нужное количество достаточно веских слов, которые бы просто и убедительно объяснили людям, почему Макар убил себя.
«Я умер, потому что перестал уважать себя», написал он, но это показалось очень громким, неверным и обидным.
«Никто меня не любит, никому я не нужен», это было стыдно, он тщательно вымарал жалкие слова, заменив их другими:
«Жить стало тяжело»
«Живут люди тяжелее, и самому тебе раньше жилось хуже», оборвал он себя, смяв бумажку в твердый комок.
Задумался, чувствуя себя пустым и глупым, потом снова написал:
«Я умираю оттого, что никому не нужен и мне не нужно никого».
«Вот если прибавить еще недужен выйдут стихи, и очень глупо, и все не то, все неверно», холодно и зло подумал Макар, оглядываясь вокруг и чувствуя потребность пожалеть что-то.
Но смотреть не на что и жалеть нечего: его комната была узким пространством между шкафом магазина и стеною без окна, вход в эту длинную впадину был завешен рыжим войлоком, а сейчас же за ним, в стенке шкафа, дверь в магазин. Вдоль шкафа койка, на которой сидел Макар, перед ним ящик, заменявший стол, несколько толстых книг, маленькая лампа Мутно-голубого стекла, желтый свет упал на лицо Роберта Оуэна, гравюру из книги, купленную за пятак. На стене старинная литография Юлия Рекамье[3] и колючее, птичье лицо Белинского. Когда в магазине отворяют дверь с улицы сквозь щели в стенке шкафа дует, и на Макара плывет сипло вздыхающий звук, шевеля бумагу, которой оклеен ящик. Над столом торчало маленькое, тусклое зеркало в жестяной оправе.
Макар снова взялся за перо, думая:
«Напишу что-нибудь смешное»
Но вдруг спросил сам себя:
«Да кому ты пишешь? Ведь писать-то некому!»
Это было верно, но опять-таки обидно как-то.
Отворилась трескучая дверь из магазина, всколыхнулся рыжий войлок, из-за него высунулось розовое, веселое лицо приказчицы Насти, она спросила:
Вы что делаете?
Пишу.
Стихи?
Нет.
А что?
Макар тряхнул головою и неожиданно для себя сказал:
Записку о своей смерти. И не могу написать
Ах, как остроумно! воскликнула Настя, наморщив носик, тоже розовый. Она стояла, одной рукою держась за ручку двери, откинув другою войлок, наклонясь вперед, вытягивая белую шею, с бархоткой на ней, и покачивала темной, гладко причесанной головою. Между вытянутой рукою и стройным станом висела, покачиваясь, толстая длинная коса.
Макар смотрел на нее, чувствуя, как в нем вдруг вспыхнула, точно огонек лампады, какая-то маленькая, несмелая надежда, а девушка, помолчав и улыбаясь, говорила:
Вы лучше почистите мне высокие ботинки завтра Стрельский играет Гамлета,[4] я иду смотреть, почистите?
Нет, сказал Макар, вздохнув и гася надежду.
Она удивленно пошевелила тонкими бровями.
Почему?
Тогда он тихо и убедительно сказал, как бы извиняясь:
Честное слово, я сегодня застрелюсь вот сейчас и пойду! Так что чистить башмаки ваши перед самой смертью неловко как-то, не подходит
Она откачнулась назад и исчезла, оставив в комнате недовольное восклицание:
Фу, какой вы скучный!
Макар очень удивился, раньше ему не говорили этого, но тотчас утешил себя:
«Конечно, скучный, если уж почти покойник»
Решительно взял перо и написал:
«Если этот случай обеспокоит вас прошу извинить. М.».
Но, прочитав, добавил, усмехнувшись:
«Больше не буду».
«Будто глупо? Ну, ладно, все равно уж»
И сунул записку в щель шкафа так, чтобы она сразу бросилась в глаза. По стеклу зеркала скользнуло отражение Макарова лица, тихонько задев какую-то грустную струну в душе.
«Еще что?» спросил он себя, невольно и осторожно одним глазом снова заглядывая в зеркало оттуда косо и недоверчиво смотрело угловатое лицо, его выражение показалось Макару незнакомым: серовато-голубые глаза как бы спрашивали о чем-то, растерянно мигая, а трепету длинных век непримиримо противоречили нахмуренные брови и упрямо, плотно сжатые губы.
Лицо некрасивое, грубое, но свое, Макар знал его и вообще был доволен своим лицом, находя его значительным, но сейчас оно какое-то стертое, надутое, что-то утратившее чужое.
«Хорошие у меня глаза», подумал Макар.
Густые мягкие волосы обильно упали на лоб и щеки, они шевелились это оттого, что почти ежеминутно дверь магазина с визгом и дребезгом отворялась и в щели шкафа дул сильными струйками воздух, насыщенный запахом печеного хлеба.