Только кто мог заглянуть в материнское сердце, узнать, что в нем творилось?
«У нас у всех было одно желание: только в военкомат и только проситься на фронт, – вспоминает минчанка Татьяна Ефимовна Семенова, сержант, регулировщица. – Пошли мы в военкомат, а нам говорят: „Подрастите, девочки… Вы еще зеленые.“ Нам по шестнадцать – семнадцать лет было… Но я добилась своего, меня взяли. Мы хотели с подругой в снайперскую школу, а нам сказали: „Будете регулировщицами. Некогда вас учить“. Мама несколько дней сторожила на станции, когда нас повезут. Увидела, как мы шли уже к составу, передала мне пирог, десяток яиц, и упала в обморок…»
Говорят о многих матерях, каждая о своей, а как будто об одной.
Из воспоминаний Ефросиньи Григорьевны Бреус, капитана, врача:
«…У нас в семье все девочки – четыре девочки. На фронте была я одна. И мой папа был счастлив, что дочь на фронте, что она защищает Родину. Папа шел в военкомат рано утром. Он шел получать мой аттестат и шел рано утром специально, чтобы все в деревне видели, что дочь у него на фронте».
Рассказывает хирургическая медсестра Лилия Михайловна Будко:
«Первый день войны… Мы на танцах вечером. Нам по шестнадцать лет. Мы ходили компанией, проводим вместе одного, потом другого. Такого у нас еще не было, чтобы отделился кто-то парой. Идем, допустим, шесть ребят и шесть девчат.
И вот уже через два дня этих ребят, курсантов танкового училища, которые нас провожали с танцев, привозили калеками, в бинтах. Это был ужас. Если услышу: кто-нибудь смеется, я не могла этого простить. Как можно смеяться, как можно чему-то радоваться, когда такая война идет?
Скоро отец ушел в ополчение. Дома остались одни малые братья и я. Братья были с тридцать четвертого и тридцать восьмого года рождения. И я сказала маме, что пойду на фронт…»
Евдокия Петровна Муравьева, лейтенант, младший техник:
«К началу войны я успела окончить техникум связи. Присвоили звание младшего техника. И я сразу настроилась, что буду воевать, должна. Конечно, война – это не женское дело. Но мы были нужны. Мама плакала, когда я уезжала на фронт, но говорила, что она точно так же бы поступила. Она у меня была особенная…»
Рассказывает санинструктор Полина Семеновна Ноздрачева, после войны полный кавалер орденов Славы:
«…Выстроились мы по росту, я самая маленькая. Командир идет, смотрит. Подходит ко мне:
– А это что за Дюймовочка? Что ты будешь делать? Может, вернешься к маме и подрастешь?
А мамы у меня уже не было…»
В Кишиневе встретилась с Анной Степановной Маврешко, заведующей одной из городских библиотек, в войну лейтенантом, командиром огневого взвода:
«Командир спрашивает:
– Кем ты хочешь быть?
– Офицером!
Посылают меня в Смоленское артиллерийское училище. Сдала я все экзамены. Вызывает меня начальник училища:
– Экзамены вы сдали хорошо, но принять вас в училище мы не можем.
– Почему?
– В истории советской артиллерии еще такого не было.
– Не было, так будет. Отсюда я уеду только на фронт. И уеду только офицером… Я даже домой об этом написала…
Ходила я во всем мужском. Девчата мне даже записочки писали. Но училище окончила…»
Из Вильнюса пришло письмо от Моники Казимировны Тринкунайте:
«У меня был хороший музыкальный слух. Мама этим очень гордилась. Когда началась война, я решила, что мой слух пригодится на фронте, я стану связисткой…»
Зоя Ивановна Шаврук, ефрейтор, телефонистка:
«Пришлось соврать. Брали только с двадцать пятого года, а я с двадцать седьмого. Я себе два года прибавила. Сказала, что я с двадцать пятого. Мне поверили, я была крепкая. Маме, конечно, не сказала правду. Я ей сказала, что ходила в военкомат и меня направили в Брянск работать. Уже из части ей написала. Оттуда она уже вернуть меня не могла…»
Эстен Борисовна Кожемятникова, ефрейтор, фельдшер:
«Папа у меня участник гражданской войны, командир отряда. Мама всегда была вместе с ним.