Погаси дура! закричал незнакомец, отворачиваясь.
Он ловко, гимнастическим ударом пнул ведро, так что Ася едва успела отпрыгнуть в сторону от хлынувшей ей на ноги воды, и исчез, словно провалился сквозь землю, оставив библиотекаршу в столбняке. Она даже не сразу подобрала опрокинутое ведро, которое катнулось по мокрой глине полукругом и съехало в ямку. В видении, поразившем Асю как гром среди ясного неба, не было не только логики, но и вообще какой-либо шаткой основы, полагающейся на органы чувств. Это была лишь догадка; но беспричинное наитие убеждало Асю сильнее, чем если бы она разглядела незнакомца в подробностях.
Нет проговорила она, призывая себя не сходить с ума. Этого не может быть
Мельком увиденный угаданный, извлеченный из мрака силой фантазии человек так поразил ее, что она не заметила, как в темноте, по рытвинам и колдобинам убогого переулка вернулась в дом и села на лавку, осознавая странное озарение, мелькнувшее перед ней ослепительно, как молния. Сердце колотилось, словно с него сорвало тормоз; Ася, урезонивая себя, прижала ладони к пылающему от восторга лицу она была уверена, что без ошибки, шестым чувством узнала прохожего, даже не разглядев его черт и приблизительно не оценив внешности: какого роста, во что одет, что за сорта человек. Убеждение, что она открыла сногсшибательную тайну, настолько потрясло ее, что разум пасовал перед ликующим экстазом, который она еле смиряла: у нее давно, никак не исцеляясь, еще болела рана, причиненная необъяснимой смертью поэта, которого Ася нежно любила и чьи стихи любила повторять, изнывая от сиротства, затерянная и забытая в чужом городе, куда ее направили, когда она закончила курсы. Да разве она одна? Не далее, как вчера в ее библиотеке сидела некрасивая, угрюмая девушка со скошенным подбородком и, сморщив лоб от натуги, переписывала в тетрадь рифмованные строчки. И Ася еще таила в душе болезненное недоумение, даже несмелую обиду на поэта: как же так? Ведь страшные годы с разрухой, болезнями и голодом остались позади, в замиренной стране постоянно что-то делается, что-то строится, что-то планируется, в общем кипит созидательная работа. Как получилось, что теперь, когда можно спокойно творить, лучший, любимейший, самый знаменитый русский поэт покончил с собой? Несообразность исхода подсознательно мучила Асю все время, что прошло с трагической даты, но теперь ей случайно, счастливой оказией явилась истина. Конечно, он не умер не мог умереть. Ее обманули но, видно, это был потребный обман, раз государство поддержало эту сказку и газеты послушно повторили то, чего не могло быть.
Ася сразу, захлебываясь от нетерпения, поделилась открытием с Ванюшей, который не замедлил явиться вовремя, но тот дремучий, медлительный, здоровый парень с чугунной челюстью, детским носиком и телячьими глазками не разделил ее восторгов. Он вообще был далек от книжных удовольствий.
Некролог печатали, проговорил он рассудительно. Зачем партии и правительству граждан обманывать? Тебе почудилось
Ванюша был недоверчив, и Асю тронул его непрошибаемый скептицизм, над которым она посмеялась про себя. Ванюша доверял только зрению, слуху и обонянию.
Обоняние у него было первостатейное. Когда Ася вывела кавалера на прогулку, то, открывая калитку, он потянул носом и сообщил с бдительным видом:
Горит, что ли, где
Кто-то протопал мимо по улице, и Ванюша повторил громче, обращаясь в темноту:
Горит, что ли?..
Пожар! охотно бросил в ответ некто невидимый. Кажется, в доме Таганова!..
Так горожане по привычке называли капитальный лабаз на бывшей Почтовой улице, где купец Таганов до революции держал весьма популярный в городе магазин с пекарней и где во время оно продавались знаменитые на всю округу калачи.
Ванюша недовольно засопел.
Надо пойти, пробурчал он. Если что-то серьезное, Исайя Алексеевич спросит. Ты не ходи затопчут
Выдав девушке ценные указания, Ванюша тут же покинул Асю и зашагал к центру. Выйдя из переулка, он заметил, что над бульваром висит медная шапка зарева. Дымом пахло уже отчетливо. Конечно, Ванюша знал, что Исайя Алексеевич его начальник, товарищ Штосс вряд ли лично явится на заурядный инцидент, где пристало находиться лишь исполнителям рядового звена и праздным зевакам, но он понимал также, что любой пожар какнибудь обязательно скажется на работе их орготдела, и хотел быть во всеоружии: товарищ Штосс наверняка оценил бы по достоинству рвение подчиненного, который держит руку на пульсе. У вросшего в землю, кряжистого здания с исполинскими стенами не зря в одном крыле, где имелись неподъемные засовы и железные решетки, помещалась милиция уже занималась крыша. Морковное пламя выбрасывало в воздух клубы густого, ржаво-грязного дыма. Вокруг уже собралась взбудораженная, охочая до зрелища, но довольно бездеятельная толпа; по воздуху зигзагами летали бумаги, вынесенные тягой со второго этажа. Кто-то пробежал мимо Ванюши к окну, размахнулся и метнул на стену воду из ведра; влажный язык лизнул штукатурку и растаял бесследно. Лопнуло стекло, и женщина в косынке завизжала. Какой-то человек появился на крыше, видимо, еще целой.