«Поднимите мне веки, не вижу»
Поднимите мне веки, не вижу
Я давно ничего на Руси,
Чтобы было к духовности ближе,
Чтоб кому-то прибавилось сил
И желания «новых свершений»,
Не похожих на новый грабёж,
Чтобы в смерти былых поколений
Оправданьем не значилась ложь.
Покаяния жаждут потомки
За украденных жизней этап,
До расстрельной доведенных кромки,
За отчаянье воющих баб,
За детей, порождённых насильем,
Беспризорных, голодных, больных,
Что забыты в камланье кадильном
Палачей-свежевальщиков их.
Лозунг к лозунгу, в славы сиянье
Вновь восходит над Русью топор,
Но не ловит ничьё обонянье
Запах тления. Смотрят из нор,
Словно мыши, терпилы-страдальцы
В ожидании милости зла
По щелчку кровавлённого пальца,
Что страну эту выжег дотла.
«Свинцовы сумерки в кровавой опояске»
Свинцовы сумерки в кровавой опояске,
И воздух стал медлителен и свеж.
Поблекли тени, и размылись краски,
И колоб лунный масляную плешь
Из-за крутой горы выкатывает важно,
Стараясь вниз на смертных не глядеть,
И пустота фонариком бумажным
Летит к земле, нелепая, как смерть.
А звёзды в ней блистают мелкие, как порох,
Не покидая заданных орбит.
И прошлых жизней поглощая ворох,
Немая бездна властвовать спешит.
«Голос тонкий, голос нежный»
Голос тонкий, голос нежный,
Скольких ты пленял собой
Среди зависти безбрежной
Очарованных тобой.
И теперь, хоть нету мочи
У хозяйки прежних нот,
Но её сияют очи,
Где душа её живёт.
Голос тихий и распевный
Провожает щедрость лет,
И горит её душевный,
Негасимый чистый свет.
«Сны спустились в печные трубы»
Сны спустились в печные трубы,
Окружили мою кровать
И, целуя глаза и губы,
Стали нежности навевать.
Всё бы им вкруг меня шаманить
И внушать мне иную явь,
Вороша и тревожа память,
Сколько с временем не лукавь.
У былого такая данность:
Год за годом за слоем слой.
Сколько мне тех годов осталоь
На дороге моей земной?
Вещих снов я видала много,
Что сбылось, что легло под спуд
Как на грош пятаков у Бога
Вас, не верящих в Страшный суд.
Вечность снами готовит душу
К переходу в иной предел,
И уйти я почти не трушу,
Отрешась от бесславных дел.
Только в жалости необъятной
Я смотрю на знакомый свет,
Зная, что не приду обратно,
Ведь обратной дороги нет.
Где-то там, в беспредельной дали,
Где познания зреет плод,
Встречу всех, кто так долго ждали,
Что наступит и мой черёд.
Танец Саломеи
У Саломеи голос звонок,
Прекрасны бёдра, узок стан,
Она почти ещё ребёнок,
Но ей талант соблазна дан.
Она юлой кружит у трона,
Сияют очи, дышит грудь
И смотрит Ирод возбуждённо,
Не в силах взгляда отвернуть.
Но вот окончен танец девы,
Она склонилась пред царём.
Рабынь протяжные напевы
И пляска щедрость будят в нём.
На всё готов он для танцорки:
«Скажи, что хочешь ты, дитя?
Рабынь, полцарства? Дам шестёрку
Коней, за танец твой платя?»
Но, обратясь к Иродиаде,
Смиренно та спросила мать,
Чего ей пожелать от дяди,
Чтобы самой не прогадать.
Иродиада, в кубок глядя,
Где винный отблеск будто кровь,
Сказала: «Дочь, покоя ради,
Чтоб посягать не вздумал вновь
Никто на счастье наше, надо
Просить Крестителя главу.
Нам будет славною награда,
Что кончит дерзкую молву»
И голову внесли на блюде,
И положили к их ногам
Тетрарх, велик и неподсуден,
Угоден девам и богам,
Сидел с предчувствием неясным,
Растерян, мрачен и незряч,
А всё вокруг затмилось красным,
И в шуме пира мнился плач
Но наваждение пропало,
Залито кубками вина,
И ношу страшную держала
Девица, сшедшая с ума.
И всё обыденным казалось,
Но тронул стрелки новый век,
И время истиной пронзалось,
Что нёс нам Богочеловек.
А мы, забывчивы и грешны,
Танцуя в вихре бытия,
Никак из нашей тьмы кромешной
Своё не высвободим "я".