Вспоминаются бабушкины рассказы, некоторые совсем не детские:
«Атласная туфелька». Эту старинную историю передавали, наверное, из уст в уста по всем деревням о временах крепостных крестьян, когда были помещики-дворяне, и у нас ещё стояли запустелые дворянские гнёзда, покинутые, забытые дворянские усадьбы.
«Однажды церковный сторож Филимон вышел ночью на крыльцо своего дома рядом с Храмом видит, зажегся в церковных окнах свет. Филимон подумал, что в церковь забрались воры, побежал к ограде, чтобы ударить в набат. А там видит он тройку, запряжённую в карету. Догадался, что кто-то венчается тайно в церкви, и только успел вступить на паперть, а навстречу ему спешат молодые уже из-под венца. Узнал Филимон под фатою невесту это была соседнего богатого помещика дочь. Признал и жениха отставного драгунского офицера, забулдыгу, на всю губернию известного кутежами и карточной игрой, давно пропившего состояние своё.
Только вышли молодые из церкви слышат, за ними летит погоня, подкатывает к воротам церковной ограды отец невесты. Услыхала невеста голос отца, упала в обморок. Подхватил её на руки молодой муж и при помощи Филимона-деда, любившего рискованные приключения, стал пересаживать через высокую каменную ограду в другом месте от ворот невидном за кустами. В торопливости и спешке обронила с ноги туфельку насмерть перепуганная, бесчувственная невеста.
Самую эту туфельку бережно спрятал за пазуху дед Филимон и, в воспоминание о пережитом в молодости романтическом приключении, свято хранил до своей смерти».
Рассказывала бабушка, что жил тот Филимон в нашем райцентре. Где сегодня вместо Церкви клуб: купола Храма взорвали после революции.
«А отец похищенной невесты до самой реки гнался за молодыми, и когда подкатила к перевозу его замыленная тройка, беглецы были уже на пароме и подходил паром-перевоз к противоположному берегу. Выхватив из рук перевозчика топор, похититель, молодой муж, перерубил канат, на котором паром передвигался, ничем не удерживаемый паром поплыл по течению, не дав преследователю отцу переправиться через речку.
Долго стоял на берегу, потрясая кулаками, грозясь своему врагу, проклиная смертным проклятием родную дочь, оскорблённый отец».
Как это обычно бывает, в таких историях, жестоко несчастна была в браке обманутая проходимцем невеста:
«Зло насмеялся, выгнал её из дома развратный молодой офицеришка муж. До самой смерти, так и не добившись прощения от разбитого параличом отца, скиталась она по чужим людям с ребёнком на руках. Даже на смертном одре, когда, прося о пощаде, припала дочь к холодеющей руке, не простил её умиравший отец. Всё своё состояние завещал он сторонним людям. У отцовского смертного одра ещё раз услышала она его последнее слово: Проклинаю!».
А «атласная белая туфелька», бережно хранимая дедом Филимоном, якобы находящаяся в музее (которого нет и в помине) и трогательный рассказ о несчастной поруганной женщине, ещё и тогда, в раннем детстве, производили на меня неизгладимое впечатление. Какой-то урок я, наверное, мог вынести и из других многих рассказов бабушки моей
Рассказывала, например, всем известную в старые времена байку: что зимой на базаре в райцентре купеческие ямщики (тоже продувной народ), увидев подвыпившего простодушного мужика из глухой деревни в овчинном тулупе, с восхищением глядевшего на почти городскую роскошь, как бы не обращая на него внимания, начинали между собой таковский громкий разговор:
Знаешь, у этого мужлана деревенского на левой ноге шесть пальцев!
Услыхав, что разговор идёт о нём, всё так же широко улыбаясь, мужик останавливался и прислушивался.
Шесть пальцев? Не может быть?
Да у них же в глуши все люди не люди И точно у этого шесть пальцев.
Ах так, туда твою так! вмешивался в разговор ямщиков тот мужик. У меня-то шесть пальцев? Пять, как у людей!
И простодушный мужик начинал разуваться на морозе, долго распутывал портянки свои, выставлял на мороз голую ступню с шевелившимися пальцами, и торжествующе говорил:
Считай сам: пять!
Ямщики даже не усмехались, и первый, так же серьёзно и по-прежнему не обращая внимания на мужика, оставшегося на морозе в одной обуви, говорил соседу:
Значит я ошибся: не на левой ноге у него шесть пальцев, а на правой
Доверчивый мужик, чтобы убедить злостно смеявшихся над ним купеческих ямщиков, снимал обутки и с правой ноги, оставшись на снегу босой. Тогда и начинали насмехаться над ним злобно шутившие ямщики, доводя чуть не до слёз простодушного мужика