Антон испуганно замотал головой.
Да, ответил Виктор. 17D, садитесь.
Женщина опустилась на своё место, придавив Антона ещё и с другой стороны.
Фух! сказала она, обмахиваясь паспортом. Сдуреть можно, как людей изводят. То говорили, что рейс в восемь, то в полшестого, то в два. И на паспортном контроле какой бардак! Насилу без очереди пролезла.
Да уж, подтвердил Виктор и выпил ещё один стаканчик.
Антон попытался пошевелиться, поскольку с трудом дышал и хотел чуть освободить стиснутую грудь.
Ой! вскрикнула женщина. Тут ещё, оказывается, какой-то мелкий сидит. А я и не разглядела. Она взглянула сначала на Антона, затем на толстяка. А что это вы пьёте, когда ещё не взлетели? Примета плохая.
Да мочи уж нет, сказал Виктор.
Ну, налей уж и мне, согласилась женщина. Настрадалась я сегодня. И каждый раз каким-то рентгеном светят. Я как представила, что все мои какашки им там видны, так мою душу чуть наизнанку прямо там у них не вывернуло.
Да у меня стаканчик-то всего один, пытался отвертеться Виктор.
У меня тоже где-то был, не растерялась женщина. Она порылась в сумочке и извлекла походный складной стаканчик с изящной крышечкой, разложила его и протянула Виктору.
Ну, раз так, то пожалуйста, согласился Виктор и, налив немного, поинтересовался: А вас как зовут? Это я просто, чтобы сразу уж тогда и за знакомство. Меня Виктор.
Кира Васильевна, ответила женщина, ещё раз посмотрела на Антона, потом на Виктора. А что же этому доходяге не наливаешь?
Да не пьёт он, ответил Виктор, закручивая пробочку и убирая бутылку в пакет.
Что, совсем? удивилась Кира Васильевна. Чудеса! Ну, оно и видно вон лядащий какой. Она залпом выпила виски. Эх, закусить бы! У вас нет ничего?
Шоколадка только, сказал Виктор.
Ну, давай её сюда.
Антон видел, как над его коленями развернули и разломали шоколадку, осыпав коричневыми крошками джинсы. Тем временем стюардессы в проходах начали демонстрацию средств спасения.
Херня это всё, сказала Кира Васильевна. Если мы как следует рухнем, то тут уж и косточек не собрать. А они говорят: «Наденьте маску сначала себе, потом дитю». Тут две секунды и триста трупов.
Это точно, поддержал Виктор. Помните, вот, в восьмидесятых мы сбили южнокорейский самолёт? Не пригодились ведь им маски.
И они начали вспоминать разные катастрофы и живописать ужасы, творящиеся с человеческими телами в их результате.
Подлокотники опустите, пожалуйста, сказала проходящая мимо стюардесса, проверяющая, у всех ли пристёгнуты ремни.
Не получится, мадам, весело ответил Виктор, похлопав по своему объёмистому пузу. Уж поверьте моему опыту.
Антон боялся шевелиться, чтобы на него не обращали слишком много внимания, но тело уже порядком затекло, и он напрягал попеременно то одну, то другую мышцу, проверяя, что они всё ещё работают. За этим занятием он совершенно не заметил, как самолёт уже вывезли на взлётную полосу.
Антон, который и так-то не занимал много места, превратился практически в ничто из желания как можно меньше соприкасаться с соседями и окружающей обстановкой. Взревел двигатель. Самолёт понёсся вперёд, и Антона вжало в спинку кресла. Через мгновение он почувствовал отрыв от земли.
Сердце забилось сильнее. Антону стало не по себе от того, что под ним уже не такая надёжная опора, как раньше, а всего лишь железка, несущаяся вперёд и вверх с дикой скоростью. Разносили леденцы. Антон хотел взять, но не смог извлечь из-под Виктора руку.
Кира Васильевна и Виктор чокнулись стаканчиками перед его носом, и Антон закрыл глаза. Он представил себе, что плывёт совершенно один по спокойному тёплому морю, и вокруг него нет ни души. Он медленно грёб руками и двигался вперёд так легко, что ему совершенно не требовалось на это сил. Вода обтекала его, словно лаская, массажируя его тело. И тут море вдруг накренилось и начало крутой разворот, отчего Антону сдавило голову, и во рту стало противно. Он хотел открыть глаза и посмотреть, сколько сейчас времени, чтобы оценить, сколько осталось лететь, но понял, что вряд ли сможет посмотреть на часы в таких стеснённых обстоятельствах.
«Ничего, подумал Антон. Может быть, самолёт всё-таки упадёт в море, и тогда всё, наконец, закончится». Он не имел в виду смерть в прямом смысле, скорее просто новое состояние, в котором, возможно, будет больше покоя.