А вы ему квартиру никогда по-приятельски не сдавали? спросил следователь. А то тех его друзей, у которых он селил своих работниц, мы уже всех повязали как редиску в пучок.
Кузя ещё раз крепко вздохнул и радостно помотал головой. Беседа затянулась часа на полтора. В какой-то момент Кузя, глядя на литографию виноградников, ностальгически улыбнулся. Следователь, сидевший перед компьютером, проследил за его взглядом и спросил, продолжая печатать:
Бывали в Бордо?
Часто, потому как виноград там рядом собирал почти два месяца и друзей много
Гражданин следователь перестал печатать и повернулся к Кузе. Глаза его симпатично заискрились:
А где именно?
Под Лангоном, замок Трёх дубов. Может, слышали?
После этого вопроса с лицом стража закона произошла удивительная метаморфоза. В начале оно выразило восторженное удивление, а затем недоверчивое опасение:
Вы, может, и Франка Делуба знаете?
Знал, хотите вы сказать. Умер же Франк. В автомобильной катастрофе. Вы что, не в курсе?
Кузя опасливо наблюдал за меняющимся следовательским лицом:
Как не в курсе, вся наша команда по регби была на похоронах. Но это же надо, такое совпадение!
И он снова недоверчиво посмотрел на Кузю. Анализируя задним числом, почему вдруг такая подозрительность, Кузя остановился на следующем варианте. Блюститель порядка будучи, как большинство французов, последователем Декарта, не верил ни в случай, ни в судьбу. В его башке должна была возникнуть идея, что Кузя, возможно, навёл о нём справки, чтобы воспользоваться его возможными слабостями. Эта внутренняя борьба отражалась ещё некоторое время на лице блюстителя закона. Затем он решительно выключил компьютер, выдвинул ящик стола, достал бутылку Бордо и два стакана. С Валерой, Чугунком и Зубилом Кузя больше никогда не встречался.
Ишхан как состояние души
(наивный рассказ)
Я симпатичен грузинам, а они мне. Как сказал Паата в одном из тостов за моё здоровье: «Мы за всех пьём, но не так! За тебя мы пьём по-настоящему». Это греет душу. Грузия это мой Зурбаган. И так было всегда, с ещё незапамятных брежневских времён, когда наш научно-исследовательский институт имел свой филиал в Тбилиси и я старался делать всё, чтобы оказываться там как можно чаще. Мучаясь над этим психотерапевтическим рассказом (при том, что терпеть не могу психоанализ), я вдруг обнаружил, что ностальгирую по бывшему советскому Тбилиси намного больше, чем по Москве! Знаю, знаю, 35 лет тому, был молодым, здоровым, потому и розовый туман воспоминаний. И приезжал я всё время летом, а сейчас мы припёрлись в холодрыгу в начале апреля, всё серо. Но в течение всех семи дней меня не покидало ощущение, что «тёплый город» и его ближняя провинция были намного красивее 40 лет назад. Добил меня «Лагидзе». Когда мой парижский Паата (у меня их два, один в Париже, другой в Тбилиси) остановился перед углом здания со слепыми окнами, заклеенными афишами какой-то безродной французской фирмы, с дверью, над которой ещё сохранился маленький, но очень красивый витраж, у меня неприятно забилось сердце и захотелось напиться. Мы до сих пор с единственным оставшимся мне московским другом, Мишкой Шнурковым, говорим «это Лагидзе» вместо «это логично». Так было всегда, и мы автоматически вспоминали Будду, Зуру, Гочу, Котэ, Гелу, Шалву и всех остальных. Я забегал в «Лагидзе» по пять раз в жаркий день из-за вкуснейшей газировки и, главное, из-за непередаваемой тбилисской атмосферы этого прохладного заведения. У меня сложилось впечатление, что это «культовое» место было продано при полном равнодушии жителей города, а я всегда полагал, что это заведение составляло часть коллективного сознания тбилисцев. Значит, сейчас, как говорится, «не до хорошего», главное выжить.
Мы стояли перед этими тупыми плакатами «1,2,3» как обворованные, знающие, что пропавшее не вернуть. Паата поносил последними словами либертарианцев, мы не любим общества, в которых всё покупается и всё продаётся. Я стоял с отвисшей нижней губой и думал о том, что «скопировать приклеить» уже давно не работает в этом мире. Советникам президента надо книжки умные читать и особенно статьи в умных журналах. И старинная русская пословица «что немцу хорошо, то русскому смерть» имеет место быть ещё и сегодня, с оговорками, конечно, но имеет место быть. Ещё я сказал себе, что мне надо стать богатым, выкупить это место и сделать внутри всё как было раньше, в мои молодые годы. Потом устроить грандиозное открытие и целый день поить людей бесплатно газировкой, а там видно будет. Поили же пивом лондонцев в день бракосочетания Кейт и Уильяма бесплатно во всех пабах, а я чем хуже! Кто сказал, что нельзя войти дважды в одну и ту же реку? Кто сказал, что это не рационально, а на эмоциях далеко не уедешь? Вопрос риторический, мы все знаем, кто. Первым был Декарт, а в наше время главными теоретиками «рационального мышления» являются Ричард Герштейн и Шарль Мюрей, те, что в 1994 году написали «The Bell Curve». Все эти ребята могут идти умываться, с Декартом вместе, их время прошло. Настала эпоха профессора Антонио Дамазьё из калифорнийского университета (Iowa) и иже с ним, слава Богу, он не один. Уже через год, то есть в 1995, он им ответил работой «Lerreur de Décarte» «Ошибка Декарта». Молодец, Антоша, он всё понял в этой жизни. Как случится оказия, поеду в Калифорнию, пожму ручку, надо только английский подучить.