Нельзя сказать, чтобы отношения партнеров по издательской системе были легкими и благодушными. Напротив, их интересы сталкиваются довольно остро. В таких обстоятельствах за последние полтора года старые принципы управления системой приобрели даже агрессивную форму: «Хватит критики и болтовни, давайте хоть что-нибудь сделаем!» (При всей экстренности подобного призыва он оборачивается продолжением сложившегося положения вещей, которое не случайно, ибо с ним связаны материальные интересы многих.)
Как на пример того, в чем выражается «хоть что-нибудь», укажем на выпуск классики. Он осуществляется во всевозрастающем объеме и все более ограниченном наборе. Классика выгодна издательству в сравнении с современной литературой: ее лист стоит на 2 копейки дешевле (а по всему тиражу это десятки тысяч рублей), работать над рукописью и конфликтовать с авторами не нужно, объемы издания точно известны и планировать полиграфические мощности можно легко. В итоге книгами «школьной» и «народной» библиотек, серией «Классики и современники», внесерийной продукцией центральных и периферийных издательств перегружены библиотеки, начинают насыщаться ими и книжные магазины, букинистические отделы. Выпуск даже бесспорной классики намного превышает число возможных потребителей, количество домашних библиотек, число семей. Например, А. С. Пушкин издавался с 1948 года 1999 раз общим тиражом 339,7 миллиона экземпляров, М. Горький 2034 раза тиражом 197,6 миллиона, В. Маяковский 948 изданий тиражом 161,1 миллиона, А. Чехов выдержал 1120 изданий тиражом 176,4 миллиона, Л. Толстой 2191 издание тиражом 408,8 миллиона, М. Шолохов (с 1951 года) 826 изданий тиражом 103,6 миллиона. Однако именно этих авторов Госкомиздат собирается и в ближайшие годы издать по безлимитной подписке разовыми многомиллионными тиражами.
Такова нынешняя практика «руководства чтением», нормирования одной и поощрения какой-то другой части литературной и научной культуры. Пусть даже она исходит из благих побуждений дать «самое лучшее» (разговоры управленцев о том, что доля хороших книг будет больше, если в целом книг выпускать меньше, велись с 1920-х годов постоянно, всякий раз приводя к печальному результату: как будто можно сделать воду чище, сузив трубу!), но на практике эта политика воспитания читателя оказывает угнетающее воздействие на культурный процесс, блокируя и деформируя его развитие не только сейчас, но и в будущем. Основа подобной практики представление о качественно различной природе разных «видов» человека. Одна часть людей якобы обладает полнотой культуры и наделяет себя полномочиями руководить, править, награждать и лишать, другая будто бы пребывает в состоянии дикости и бескультурья. Это масса, состоящая из читателей, не обладающих никакими характеристиками, кроме одной способности воспитываться. Но ведь именно такой читатель-недоросток, которого система предполагает в качестве объекта воспитания, ею самой и воспроизводится и социально, и идеологически.
Его нельзя обнаружить нигде вне стен массовой библиотеки и рамок массового книгоиздания. Здесь он в широком масштабе воссоздается как начальная точка культурного отсчета, здесь он формируется в его единообразии и некомпетентности, здесь задается как «чистая доска» и доводится до необходимой кондиции «активного», «разностороннего» и тому подобное; формула человека представляет собой схему работы институции от начальной фазы до конечного выхода, а сам институт воплощает существенные моменты административной организации общества. Оперирование репертуаром названий и тиражом разрушает нормальный порядок воспроизводства общественной жизни в ее реальном многообразии. Производя недоступное и ненужное, система умножает недоданное: она выпускает не столько книги, сколько собственные долговые обязательства.
С другой стороны, столь же неотъемлемым признаком существующей издательской системы является при обращении к как можно менее подготовленному, но заждавшемуся и благодарному читателю невнимание к потребностям экспертной группы знатоков и специалистов, «перескакивание» через них. Определенные книги и авторы при этом длительное время не издаются, что добавляет им символический потенциал. Книга, которую и при малом тираже могли бы достойно оценить носители литературной культуры, отлеживается, чтобы затем, уже в ином ранге (дефицита, роскоши), в другом типе издания (серийном или подарочном) быть переданной иным социальным средам.