Холодной августовской ночью он сидел на завалинке деревенского дома и курил. Тишина давила на уши. Над рекой поднимался призрачный туман. Родители давно спали, и он тихо выскользнул из дома, завернувшись в безразмерную дедову телогрейку. Скрипнуло крыльцо, мелькнула белая фигурка.
Ты чего не спишь? он обрадовался Лёльке, но виду не показал. Не бегай раздетая простудишься.
Я мамину куртку взяла, она помахала у него перед носом пропахшей дымом ветровкой. А ты чего не спишь?
Хреново мне, честно признался Егор.
Ты из-за Ирки?
Из-за всего.
Я понимаю.
Севку жалко. Дурак он. Ну, проиграл деньги, мы бы ему помогли, собрали
Севку жалко, согласилась Лелька. А Ирку нисколечко. Я знаю, что ты ее любил, но
Проехали, он отвернулся.
Это к лучшему, Егор. Только к лучшему. Всё будет хорошо.
Дай заколку.
Зачем?
Ящик вскрою.
Егор, может, не стоит? Лёлька испуганно посмотрела на него.
Почему?
Нехорошо это только папы не стало
Лёль, ну ты чего нам надо найти документы баб-Катино свидетельство о смерти и папино о рождении
Она вынула из волос «невидимку» и протянула Егору. Рыжая прядь упала на лицо, прикрыв по-кошачьи раскосый глаз. В деревне Лёльку не любили. Бабки говорили, что она похожа на ведьму.
Ты уверен, что сто Ты уверен, что ст
Он вставил заколку в замок и с хрустом повернул против часовой стрелки. Ящик тяжело выкатился.
Держи, чтобы отвлечь Лёльку от тяжелых мыслей, он сунул ей в руки две верхние папки синюю и красную, а сам принялся перебирать толстую стопку документов.
Письма, диплом, какая-то гербовая бумага знакомый косой отцовский почерк с наклоном влево Лёлька тем временем раскрыла синюю папку.
Смотри, вот какое-то свидетельство она осеклась и как-то странно вздохнула.
Егор поднял глаза. Сестра смотрела на документ остановившимся взглядом и часто-часто дышала. Истерика. Он уже видел такое однажды, когда на их глазах грузовик сбил собаку.
Лёль?
Она не слышала. Губы у сестры прыгали, лицо белело в темноте, как гипсовая маска. Он вскочил, чтобы позвать маму, но Лёлька проворно схватила его за руку:
Нет.
Она протягивала ему документ, держа его за уголок двумя пальцами. Егор взял бумагу. Свидетельство о рождении. Герасимов Владимир Андреевич. Год рождения 1991, Лёлькин. Место рождения Нижний Тагил. Отец Герасимов Андрей Петрович. В графе «мать» некая Еремеева Елизавета Игоревна. Как в сериале на третьем канале
Скрипнула дверь.
Ребята, я макароны сварила Егор? Ты что?
Первой мыслью было спрятать этот страшный документ от матери, порвать, уничтожить но она же все равно узнает. И тут Лёлька закричала пронзительно и страшно, выкрикивая боль и обиду, которые переполнили её.
Оля! мама рванулась к ней.
Мам, принеси воды, коротко скомандовал Егор, лихорадочно соображая, куда запихнуть проклятое свидетельство.
Как. Он. Мог?! выдохнула Лёлька, и её вырвало прямо на пушистый бежевый ковёр.
Он ездил туда в командировку, ты должен помнить
Инна сидела напротив сына прямая и торжественная, как на панихиде.
Он никогда не говорил тебе?
Никогда.
Ты понимаешь, что этот Владимир тоже наследник?
О господи Наследство я даже не думала. Мне казалось, что страшное произошло и закончилось сегодня в три. Но нет господи, тридцать семь лет вместе, и теперь такое за что?
Там есть телефон. Я позвоню ему.
Егорушка, зачем? Может, не стоит?
Он его сын. Имеет право знать.
Какая грязь!
Егор с грохотом отодвинул стул и подошёл к окну. Шёл дождь. За взъерошенными кронами деревьев колебались размытые ореолы фонарей.
Я ведь его любила, тихо сказала Инна.
Я знаю.
Не сердись на него, Егорушка. Он уже искупил свои грехи.
Он поступил отвратительно и с тобой, и с нами.
Не надо, Егор. Он нас слышит. Ещё сорок дней он здесь.