Человек он был суровый, а в минуту раздражения мог бы показаться грубым, если бы не смягчающее влияние прирожденной душевной честности, которая, однако, при отсутствии гибкого ума, не мешала ему частенько проявлять бессмысленное упрямство.
Хотя с приятелями побогаче Дэй не был таким уж молчальником, посторонних он редко удостаивал словом, а со своим отловщиком Енохом объяснялся главным образом кивками. Они так хорошо изучили друг друга и их обязанности были им настолько привычны, что нужды разговаривать по делу у них почти не возникало; пускаться же с отловщиком в праздные разговоры лесник считал ниже своего достоинства ввиду тождества их кругозоров и поразительно независимого образа мыслей Еноха, совершенно неуместного, по мнению лесника, в его подчиненном положении.
Точно через три минуты после лесника в дом вошел Енох (помогавший хозяину в саду), Этот интервал он установил не без размышлений и неуклонно его соблюдал, обнаружив, что четырехминутное опоздание уже расценивалось как пренебрежение к порядкам, установленным в доме, а одновременное появление с лесником выдавало чрезмерный интерес к еде.
- Что-то ты сегодня поспешила с обедом, Фэнси, - сказал лесник, усаживаясь за стол и взглядывая на часы. - Этот твой Изикиел Сондерс опять убежал вперед против Томаса Вуда.
- А я брала посередине, - ответила Фэнси, тоже посмотрев на часы.
- Держись лучше Томаса, - сказал ей отец. - У него и стук-то надежнее сразу видно, что на него можно положиться. А время он показывает точно, все равно что городские часы. Ну, а где ж твоя мачеха?
Не успела Фэнси ответить, как за окном послышался стук колес и раздался голос Ричарда Дьюи, возвестившего о своем появлении громогласным: "Тпрру, Красотка!"
- Глянь-ка, Дик уже приехал за тобой, Фэнси, и тоже раньше времени. Ну что ж, зови парня с нами обедать.
Дик вошел в комнату, всем своим видом давая понять, что интересуется Фэнси не больше, чем любой другой своей соотечественницей. Все сели за стол. Дик был несколько обескуражен тем, что Фэнси держалась с ним совершенно непринужденно, словно совсем забыв об их случайных встречах, но решил не огорчаться по этому поводу. Енох сидел наискосок от него на дальнем конце стола под угловой посудной полкой и пил сидр из высокой кружки, разрисованной коричневыми елками. Он изредка вставлял словечко в общий разговор и вообще находился в выгодном положении, поскольку мог пользоваться всеми удобствами застольной беседы (хотя и не слишком оживленной), но не был обременен обязанностью ее поддерживать.
- Что ж это твоя мачеха не идет, Фэнси? - опять спросил Джеффри. - Ты уж извини ее, Дик, у нее иногда бывают странности.
- Ну конечно, - отозвался Ричард таким тоном, словно для него было привычным делом извинять людей со странностями.
- Вторые жены - это, брат, чудной народ.
- Совершенно справедливо, - сочувственно подтвердил Дик, хотя, к чему относилось сочувствие, было неясно.
- Да, женщине нелегко быть второй женой, особенно если она была первой, как вот моя.
- Наверно, нелегко.
- Видишь ли, первый ее муж был молодой парень и все ей спускал, вот она и повадилась чуть что - поднимать скандал. А когда я на ней женился и увидел такое дело, то подумал, что ее уже все равно не переделаешь, и махнул на нее рукой. Но странностей у нее хватает, даже слишком иной раз.
- Очень жаль это слышать.
- Да, жены - народ трудный. Понимаешь, какая штука, - хоть они никогда не бывают правы, но никогда и не ошибаются больше чем наполовину.
Фэнси, видимо, стало не по себе от этих прозаических рассуждений о женах, которые могли разрушить воздушный образ, созданный, как она догадывалась с женской проницательностью, воображением Дика. Уразумев по ее гробовому молчанию, что его слова чем-то не понравились образованной дочке, Джеффри переменил разговор.
- А что, Фэнси, прислал Фред Шайнер бочонок сидра, как обещал?
- Кажется, прислал. Да, прислал.