- Да, это меня пугает, и я знаю, что отца тоже, хоть он ничего и не говорит.
Ни та, ни другая не захотели высказать свою тревогу откровеннее, и они принялись совещаться, где поселить влюбленную пару.
- Но почему бы им не пожить здесь, пока все не устроится? - спросила леди Черрел.
- Им будет интереснее мыть посуду самим. Самое важное сейчас - занять чем-нибудь Хьюберта.
Леди Черрел вздохнула. Да, ни писание писем, ни садоводство, ни заботы по хозяйству, ни заседания деревенских благотворительных комитетов, конечно, нельзя назвать интересным занятием, а для молодежи, которая не делает и этого, Кондафорд покажется уж совсем тоскливым.
- Да, развлечений у нас тут мало, - сказала она.
- Вот и слава богу, - пробормотала Динни, - но я чувствую, что Хьюберту сейчас нужна более бурная жизнь, и он найдет ее с Джин в Лондоне. Они могут снять дешевую квартиру. Это ведь ненадолго. Словом, мамочка, сделай вечером вид, будто ты ничего не знаешь, а мы будем знать, что ты знаешь. И у всех на душе будет спокойнее.
И, поцеловав грустно улыбавшуюся мать, Динни ушла.
Наутро заговорщики встали чуть свет. По словам Джин, Хьюберт выглядел так, словно ему предстояла скачка с препятствиями; у Динни вид был решительный, но лукавый, у Алана - деловитый, в нем начинал пробуждаться настоящий шафер. Одна только Джин казалась невозмутимой. Они поехали в коричневой спортивной машине молодых Тасборо, по дороге высадили Хьюберта на станции и отправились дальше, в Липпингхолл. Машину вела Джин. Динни и Алан сидели сзади.
- Динни, - начал молодой Тасборо, - а почему бы и нам с вами не запастись разрешением на брак?
- Вы думаете, оптом будет дешевле? Ведите себя прилично. Вы уйдете в море и позабудете обо мне через месяц.
- Неужели у меня такой вид?
Динни взглянула на его загорелое лицо,
- В профиль, да.
- Перестаньте же наконец шутить!
- Не могу; я так и вижу, как Джин срезает у отца локон и приговаривает: "Ну-ка, папа, благослови меня, а не то я выстригу тебе тонзуру", - а тот отвечает:
"Гм... ст-р-анно... не ожидал!.." - а Джин - чик другой локон и говорит: "Значит, все в порядке; ты мне даешь сто фунтов в год, не то прощайся с бровями!"
- Джин - сущее чудовище. Обещайте хотя бы, что не выйдете ни за кого другого!
- Ну, а если я встречу кого-нибудь и он мне ужасно понравится, неужели вы хотите, чтобы я погубила свою молодую жизнь?
- Хочу.
- Герой кинофильма ответил бы иначе.
- С вами и святой потеряет терпение.
- Но вы же не святой, а лейтенант флота. Да, кстати: я сегодня читала изречения на четвертой колонке "Таймса". Какой отличный получится шифр из "Песни песней" или из книги пророка Исайи. "Два сосца твои, как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями" может означать: "Восемь немецких линкоров в Дуврской гавани. Спешите". А "змей, прямо бегущий, и левиафан, змей изгибающийся" означало бы "эскадрой командует Тирпиц" и так далее. Никто бы не сумел без ключа разгадать такой шифр.
- Я поеду побыстрее, - сказала, оглядываясь, Джин.
Стрелка спидометра подскочила до сорока... сорока пяти... пятидесяти.... пятидесяти пяти... Моряк взял Динни под руку.
- Еще немного - и нам крышка. Но это такой соблазнительный кусочек дороги.
Динни сидела с натянутой улыбкой; она терпеть не могла слишком быстрой езды и, когда Джин снова сбавила скорость до обычных тридцати пяти миль, жалобно сказала:
- Джин, у меня старомодные внутренности. В Фолуэле она наклонилась вперед.
- Я не хочу показываться в Липпингхолле. Пожалуйста, поезжай прямо к вашему дому и спрячь меня где-нибудь, пока не разделаешься с отцом.
Укрывшись в столовой, Динни стала с любопытством разглядывать портрет, о котором рассказывала Джин. Внизу была надпись: "1553, Кэтрин Тастборо, nee {Урожденная (франц.).} Фицгерберт, лет от роду 35; супруга сэра Уолтера Тастборо".