Неужели эта девица вообразила, будто он не заметил, как она обвела этого профессора вокруг пальца? Мало того: по иронии судьбы отказ Халлорсена от своих обвинений настроил власти на сугубо подозрительный лад; за два дня до окончания годичного отпуска Хьюберта известили, что отпуск продлен на неопределенный срок и что он переводится на половинный оклад в ожидании расследования по запросу, внесенному в палате общин членом парламента майором Мотли. В ответ на письмо Халлорсена этот отставной военный тоже опубликовал письмо, в котором спрашивал, следует ли теперь считать, что вообще не было ни убийства, ни побоев, о которых американский ученый упоминает в своей книге, и, если так, чем объяснить это вопиющее противоречие? В свою очередь, Халлорсен ответил, что факты изложены в книге правильно, но выводы сделаны ошибочные, и действия капитана Черрела были полностью оправданы.
Получив сообщение, что его отпуск продлен, Хьюберт отправился в военное министерство. Там его ничем не утешили; знакомый чиновник неофициально сообщил, что в дело "впутались" боливийские власти. Кондафорд был совершенно потрясен этой новостью. Правда, никто из четверых молодых людей - ни сам Хьюберт, ни Динки, ни брат и сестра Тасборо, которые все еще гостили в Кондафорде (Клер поехала в Шотландию), - не поняли, какая над Хьюбертом нависла угроза: ведь они еще не знали, до чего может дойти бюрократическая машина, если она пущена в ход; зато генералу это известие показалось таким зловещим, что он тут же уехал в Лондон и остановился в своем клубе.
В тот же день после чая в бильярдной Джин Тасборо спокойно спросила, натирая мелом кий:
- Что означает эта история с Боливией, Хьюберт?
- Все, что угодно. Вы же знаете, я застрелил боливийца.
- Но он же первый хотел вас убить.
- Хотел.
Она прислонила кий к столу; ее тонкие и сильные бронзовые руки сжали борт бильярда; вдруг она подошла к нему и взяла его под руку.
- Поцелуй меня, - сказала она, - я буду твоей.
- Джин!..
- Хьюберт, не надо рыцарских жестов и прочей ерунды. Я не хочу, чтобы ты расхлебывал эту кашу один. Я буду с тобой. Поцелуй меня.
Поцелуй был долгий, он примирил их обоих с жизнью, но потом Хьюберт все-таки сказал:
- Но это невозможно, Джин, пока все не уладится.
- Конечно, все уладится, но я хочу помочь это уладить. Давай поскорее обвенчаемся. Отец может выделить мне сто фунтов в год; сколько есть у тебя?
- У меня триста в год, да еще половинный оклад; правда, его могут у меня отнять.
- Значит, у нас верных четыреста фунтов в год, люди женятся, не имея и этого. А потом у нас будет больше. Конечно, мы можем обвенчаться. Где?
У Хьюберта перехватило дыхание.
- В войну, - сказала Джин, - люди женились, не откладывая, жениха ведь могли убить. Поцелуй меня еще.
Она обняла его за шею, и у Хьюберта совсем захватило дух. Так их и застала Динни. Не меняя позы, Джин объявила:
- Мы поженимся, Динни. Как это лучше сделать? Зарегистрироваться? Оглашение в церкви - такая долгая история.
Динни даже рот раскрыла.
- Вот не думала, Джин, что ты сделаешь ему предложение так скоро.
- Пришлось. Он просто набит рыцарскими предрассудками. Отцу, конечно, регистрация не понравится; лучше, пожалуй, запастись специальным разрешением. Для этого надо прожить на одном месте пятнадцать дней.
Хьюберт отстранил ее от себя.
- Не шути, Джин.
- А я и не шучу. Если мы возьмем разрешение, никто и знать ничего не будет заранее. Нам никто не помешает.
- Что ж, - спокойно сказала Динни, - наверно, ты права. Не надо откладывать того, чего все равно не миновать. Думаю, что дядя Хилери вас обвенчает.
У Хьюберта опустились руки.
- Обе вы рехнулись!
- Нечего сказать, вежливо, - откликнулась Джин. - Мужчины ужасно смешные; хотят, добиваются, а стоит им это предложить - начинают кудахтать, как наседки. Кто такой этот дядя Хилери?
- Священник прихода святого Августина-в-Лугах; приличия его мало заботят.