"Артиллерия бьет справа, артиллерия бьет слева", - подумала Динни.
- А вы уже придумали, - спросила она вдруг, - как вам загладить свою вину перед моим братом?
Халлорсен понизил голос.
- Я глубоко уважаю вас, мисс Черрел, и сделаю все, что вы захотите. Если угодно, я напечатаю в ваших газетах опровержение и откажусь от всего, что написал о нем в книге.
- А что вы потребуете взамен?
- Разумеется, ничего, кроме вашего расположения.
- Брат передал мне свой дневник для опубликования.
- Если это для вас лучше - публикуйте.
- Наверно, оба вы никогда и не пытались понять друг друга.
- Пожалуй, нет.
- А ведь вас там было только четверо белых. Можно спросить, что именно раздражало вас в моем брате?
- Если я скажу, вы на меня рассердитесь.
- Нет, я умею быть справедливой.
- Что ж, прежде всего я убедился, что у него обо всем есть предвзятое мнение и он отнюдь не собирается его менять. Вот мы попали в страну, которой совсем не знаем, живем среди индейцев и других малоцивилизованных людей, а капитан Черрел хочет, чтобы все было как в Англии, по всем правилам, и чтобы правила эти соблюдались. Я думаю, если" бы ему позволили, он надевал бы к ужину фрак.
- Но помилуйте, - сказала, немного растерявшись, Динни, - мы, англичане, убедились на опыте, что строжайшее соблюдение правил - наша главная опора. Мы добились своего в самых диких и забытых богом местах только потому, что везде оставались англичанами. Читая дневник брата, я, наоборот, думала: беда его в том, что ему не хватило твердости и выдержки.
- Да, не в пример лорду Саксендену или мистеру Бентуорту, - Халлорсен кивком головы указал на конец стола, - он у вас не типичный Джон Буль; может, потому-то я его и не понял. Нет, он человек очень нервный и уж слишком скрытный - стиснет зубы и грызет себя втихомолку. Похож на породистого скакуна, запряженного в извозчичью пролетку. Вы, видно, из очень старинного рода, мисс Черрел?
- Да, но мы еще не впали в детство.
Она заметила, как он перевел глаза на сидевшего напротив Адриана, потом посмотрел на тетю Уилмет и на леди Монт.
- Мне бы хотелось побеседовать о старинных семьях с вашим дядей, хранителем музея, - сказал он.
- А что еще вам не понравилось в брате?
- Понимаете, я чувствовал себя перед ним дубиной.
Динни чуть подняла брови.
- Вы только представьте себе, - продолжал Халлорсен, - мы попали в распроклятое - извините за выражение! - место, в страну примитивную, грубую. Что ж, я и сам становился примитивным, грубым - под стать этой стране; а он этого не желал, и все тут.
- Или не мог? А может, все дело в том, что вы - американец, а он англичанин? Сознайтесь, профессор, мы, англичане, вам не нравимся.
Халлорсен рассмеялся.
- Вы мне очень нравитесь.
- Спасибо, но нет правил без...
- Что ж, - лицо его стало жестче, - я не люблю претензий на превосходство, в которое не верю.
- А разве мы одни этим отличаемся? Как насчет французов?
- Будь я орангутангом, мисс Черрел, мне было бы наплевать, что шимпанзе задирают нос.
- Понимаю, это уже совсем другая порода. Но, простите, профессор, как насчет вас самих? Разве вы не избранная раса? Разве вы этого не твердите все время? Разве вы согласитесь поменяться местами с каким-нибудь другим народом?
- Ни за что.
- А разве это не равносильно претензии на превосходство, в которое не верим мы?
Он рассмеялся.
- Тут вы меня поймали; но до сути дела мы еще не добрались. В каждом человеке есть своя спесь. Мы - молодая нация; у нас нет ваших корней и вашей старины; у нас нет вашей привычки считать себя солью земли; мы еще не устоялись - слишком уж нас много и слишком мы разные. Но, кроме наших долларов и наших ванных комнат, у нас есть еще кое-что, чему вы можете позавидовать.
- Что именно? Назовите, пожалуйста.