Тут я притворился, что уронил салфетку, поднялся поискать ее, подкрался к дядюшке сзади и шепнул ему на ухо: "А сейчас что вы мне дадите за дюжину портвейна, дядя?" "Ба! - воскликнул он. - Я словно на раскаленных угольях; не мучай меня!" "Я серьезно, дядя".
Адмирал резко обернулся, в глазах его внезапно вспыхнула безумная надежда. Осушив чашу страданий до дна, бедняга готов был поверить в чудо. Но он не проронил ни слова - только глядел во все глаза.
"Вы отдадите мне Кейт? Мне нужна Кейт", - прошептал я.
"Отдам, мальчик мой. То есть, если она сама возражать не станет. Я имею в виду, при условии, если ты добудешь самый настоящий светлый портвейн!"
"Разумеется, дядя, честью клянусь! В бурю хорош любой порт... и портвейн тоже", - отозвался я, дрожа всем телом, от каблуков до прочих деталей туалета, ибо в результате я был уверен только на треть.
Джентльмены, сидящие рядом с Кейт, в тот момент отвлеклись, каждый - на соседку по другую руку. Я подошел к ней сзади и зашептал ей на ушко, в точности как дяде, вот только слова я выбрал другие. Может быть, выпитое шампанское придало мне храбрости; может быть, авантюра меня раззадорила; может быть, сама Кейт вдохновила меня на подвиги, словно богиня древности, неким не" постижимым для меня образом. Как бы то ни было, я сказал ей: "Кейт (а мы уже тогда называвали друг друга по имени), в погребке у дяди не осталось ни бутылки портвейна. Вообразите себе, в каком состоянии окажется генерал Фортескъю! Бедняга, чего доброго, захмелеет от жажды! Вы не поможете мне отыскать бутылку-другую?"
Кейт тотчас же поднялась с места, зарумянившись, словно белая роза нежно-нежно, едва уловимо! Наверное, никто этого не заметил, кроме меня. Но от моего взгляда не ускользало ничто - даже тень локона на щечке.
Мы вышли в холл; громко завывал ветер, тут и там подрагивало и вспыхивало пламя свечей; свет и тень попеременно ложились на старинные портреты, памятные мне с детства-ибо ребенком я, бывало, придумывал, с какими словами обратились бы ко мне эти дамы и джентльмены, если бы кому-то пришло в голову выйти из рамы.
Я остановился, и, взяв Кейт за руку, проговорил: "Я не смею вести вас за собою дальше, Кейт, пока не признаюсь вот в чем: мой дядя пообещал, ежели я отыщу ему дюжину бутылок портвейна - вы же видели, в каком бедняга состоянии! - разрешить мне коечто вам сказать... полагаю, он имел в виду вашу матушку, но я предпочитаю сказать вам, если только вы мне позволите. Так вы поможете мне отыскать портвейн?"
Кейт не произнесла ни слова, но взяла со стола свечу и остановилась, не трогаясь с места. Я осмелился поднять взгляд. Личико ее зарделось небесным, розово-алым румянцем, и я не сомневался: она меня поняла. Кейт была так прекрасна, что я застыл, не сводя с нее глаз. В толк не могу взять, куда подевались слуги - сквозь землю провалились, не иначе!
Наконец Кейт рассмеялась и сказала: "Пойдемте?" Я вздрогнул и, смею заметить, в свою очередь покраснел до корней волос. Я понятия не имел, что сказать; о гостях я напрочь позабыл. "Так где же портвейн?" - проговорила Кейт. Я снова завладел ее ручкой и поднес ее к губам.
- Совсем незачем вдаваться в подробности, дорогой, - улыбнулась матушка.
- В будущем я поостерегусь, милая, - отозвался отец. - "Что потребуется от меня?" - спросила Кейт. "Всего лишь посветить мне", - отвечал я, ибо все семь чувств разом возвратились ко мне, и, взяв у нее из рук свечу, я пошел вперед, а Кейт - следом. Мы миновали кухню и оказались у погребка. Вниз уводила крутая, неудобная лестница; и Кейт приняла мою помощь.
- Право же, Эдвард! - упрекнула мать.
- Да, да, дорогая, не буду, - отвечал отец.