Парамон запрыгнув Бубякину на закорки, замахнулся на него:
Не смей даже шебаршиться, прихвостень босяцкий.
Барин, прижавшись к земле, зашептал:
Ежели бы вы от Акишки избавили, то благодать мне была бы. Измучил, извел меня лохмотник, всю кровушку испил, всю жизнь перелопатил.
Из-за кустов выставив рога, вылетела коза. Блеяние её было похоже на разъяренный вопль, в прищуренных глазах горел огонь, острые концы рогов блестели, хвост боевито торчал вверх. Стражники отскочили в разные стороны. Соловей-Разбойник присвистнул:
От прыткой козы ни забор, ни запор. Не коза, а шишига рогатая!
Не дерзи, цыкнула на Разбойника через плечо коза и, подцепив на рога Акишку, принялась его трепать.
С худых акишкиных ног слетели валенки, помпоны отвалились, рубаха задралась выше головы. Стражники по первости обомлели, а затем загоготали во все горло, указывая пальцем на растрепанного и испуганного Акишку. Фрол крепился, прыская в кулак, но не выдержал и захохотал. Смеялись и Марьюшка с Макаром, и Бранибор, и Стёпка. Лишь Ерёма пристально разглядывал козу.
Эй, Стёпка, скажи, мне мерещиться, али Гипотенуза нарисовалась пред нашими очами?
Эй, Гипотенуза, крикнул Стёпка, почто не здороваешься? Своих не признала?
Коза сбросила Акишку с рогов, посмотрела на пса и гонца, и вдруг её морда расплылась в улыбке:
Родненькие мои, уж и не чаяла вас живыми увидеть. Радость-то какая! и забыв об Акишке, подбежала к Ерёме и ласково потерлась о ноги.
Босяк бочком-бочком отполз в сторону, жалобно хныкая и потирая ушибленные места.
Бранибор подмигнул Фролу:
Вяжи голоштанника, да на конюшню его. Пущай самолично розги попробует. Да уж и барина своего на ноги поднимите, а то непотребно выходит, когда боярин, аки червь земляной ползает.
Фрол кивнул стражникам, те подхватили и потащили сопротивляющегося Акишку на конюшню. Барина с почтением подняли, отряхнули и повели в палаты.
Ты-то как тут оказалась? спросил Ерёма Гипотенузу.
Коза тяжело вздохнула:
У нас такие дела творятся в царстве-государстве, врагу не пожелаешь.
Да говори толком! забеспокоился Ерёмка. Что случилось?
Коза опять шумно вздохнула:
Право слово, язык не поворачивается .
Стёпка встревожился:
Жив ли царь Дорофей? А то помрет, а я без ордена останусь.
Пока Ерёмка, Стёпка и Гипотенуза разговаривали, все ушли в боярские хоромы.
Жив, жив Дорофей, отвечала Гипотенуза, но хвороба его одолела, да такая, что спасения нет никакого. Влюбился наш царь. Науки забросил, звёзды не разглядывает, ёлки не считает. Токмо и знает, что невесту свою поблажает. Но самая большая беда в том, что теперича царь наш батюшка не покладаючи рук трудится. И всё царство-государство работать заставляет. Говорит, что наследникам надоть богатое государство оставить, чтобы, значит, гордились они Дорофеем.
Не пойму, задумчиво произнёс Стёпка, тебе какая печаль?
Если бы вы знали, сколько теперича у меня забот! Прежде стояла у забора, размышлениям предавалась. Меня Марфутка жалела, Сидор, опять-таки. Травы приносили, бока чесали, а нонче по лугам по полям гоняют. Да ещё и дорофеева невеста каждый день проверяет, сколько молока даю. Замучили вовсе. Вот и сбежала. Надумала быть вольной козой. Хочу пасусь, хочу забор чешу. И никто мне не указ.
Ерёма рассмеялся:
Стало быть, с пастухом тебе пастись надсада, а самой по полям скакать воля вольная. Сказала бы Дорофею, пускал бы тебя саму пастись.
Коза обиделась:
Будто вы не знаете, кто спорит с Дорофеем, тот воюет с собой.
Акишку за что трепала? Обидел он тебя? поинтересовался пёс.
Гипотенуза потупила голову, вздохнула:
Знать его не знаю.
Зачем тогда? удивился Стёпка.
А чего он бубенчики на валенки нацепил? Это наше, козье дело, с бубенцами ходить.
Ерёма засмеялся:
Эх ты, голова рогатая, то не бубенцы, а помпоны.
Всё одно обидно, заупрямилась Гипотенуза. Поделом ему, поделом!
Из ворот выбежал Соловей-Разбойник, без разговоров сгреб Ерёмку, Стёпку в охапку, схватил козу за рога и потащил в боярский дом.
Глава IV
Во главе стола восседал важный боярин Бубякин, рядом с ним румяная барыня. Марьюшка, Макар и Бранибор занимали почётные места гостей. Звон-Парамон не мог усидеть и вертелся на лавке. Стражники теснились по углам. В дверях толкался дворовый люд. На середину светлицы вывели понурого Акишку. Был он всё в той же ночной рубахе и валенках, в волосах застряла солома. Раскаяние разлилось по его горестному лицу, но глаза хитровато поблескивали.