Тут до Антона дошло: трое суток он валялся, если верить деду, а ведь кто-то же его и обихаживал И почувствовал, как лицо заливается горячей краской, и зашевелился, забыв об острой боли во всем теле.
Ты это брось! прикрикнул Никитич, заметив его стыдливые шевеленья. Хворь она не в укор, ежели настоящая. А тебя приложили со старанием. Дружок твой этот, Леха, хоть и болтун, да и в голове у него намусорено, а все дни тебя нянькал да по аптекам бегал. Сегодня же и поднимешься, коли в разум пришел.
Антон с сомнением прозондировал мысленно свой организм и пришел к выводу, что он, может быть, и поднимется, но отдельно, по частям. Все вместе никак не согласовывалось, болело, вопило и напоминало ему виденное по телевизору заседание Госдумы по утверждению бюджета.
Но прежде того, значительно произнес Никитич, смахивая остатки грибов с пушистой бороды, Я тебя обрядую.
Чего? с испугом переспросил Антон, вспомнив гипнотические замашки деда.
Притихшая девушка за спиной деда фыркнула.
Кыш! вскипел Никитич. Ответственный, понимаешь, момент, открытый миру рождается, а тебе хаханьки!..
И ничуть не хаханьки, пропела Весняна. Не волнуйся, Ант, все твое при тебе останется! и со смехом умчалась в другую комнату.
Эх закряхтел Никитич, напоминая исходящий гневным паром чайник. Совсем этот мир испоганился. Вот потому тебе, Ант, и пора вразумиться.
Как? Куда? Кому? слабо прошептал Антон.
Сейчас, ласково сказал Никитич. И запел.
Сказать, что это явление смахивало на пение как таковое, было бы откровенной лестью исполнителю. Низкий басовитый звук, медленно вплывший в комнату, больше походил на жужжанье шмеля, которому приделали реактивный двигатель. И шмель явно переходил в режим форсажа. Жужжанье превратилось в гул, который вплыл в Антона и заставил вибрировать каждую клеточку тела. Антон закрыл глаза и медленно поплыл в жемчужное пространство, открывшееся перед ним, оставив далеко внизу лежащее собственное тело.
Его охватило пьянящее чувство свободы. Он вдруг понял, что может плыть куда угодно, и это плавание постепенно переходило в стремительный полет. Мягкий жемчужный свет, освещавший все вокруг, уплотнился, принял зримые формы, и перед ним внезапно открылась невиданная картина, смысл которой просто не вмещался в сознание.
Он разом ощутил всю планету, которая ласково открылась ему как гигантское, доброе разумное существо, принявшее его в себя крохотную частицу в бездонном океане. В сияющем белом потоке Антон плыл над живыми материками, пронизанными множеством ярких точек, над прозрачными морями, светившимися искрами, а при желании мог дотронуться до горных вершин над некоторыми стояли столбы пронзительного синего цвета
Просыпались неведомые ранее чувства Антон мог видеть (или ощущать?) температуру островов, плоскогорий, озер всего, над чем он летел, энергию, исходившую от них, причем энергию разных видов, от покалывающей до жгучей, от едва слышимой до могучей, сотрясавшей все его существо. Энергии вырывались пучками, свивались в спирали, лежали мощными полями а существовал еще и некий общий энергетический фон, странным образом упорядочивавший все это многообразие
Ошеломленное сознание лихорадочно подыскивало привычные стереотипы и образы для осмысления буйного информационного потока и Антон уже начал различать цвета энергий, причем, как он понимал, и в ультрафиолетовом, и в инфракрасном спектре, это помогало ему хоть как-то определиться в этом странном мире. Постепенно до него стало доходить, что он видит только один пласт бытия, явленный ему, и что таких пластов множество, и он сможет их посетить, когда захочет.
Счастливо хохоча, Антон полной горстью зачерпнул синей задумчивой энергии, изливающейся из пещеры в горном хребте в Гималаях, нырнул в ярко-желтый поток, плывший над Сахарой, полной грудью вдохнул пьянящую изумрудную дымку над Амазонкой Он стал замечать множество дружелюбно светящихся огоньков, подлетавших к нему и излучавших приветствия, и сумел сказать им: «Я люблю вас!» Да он и сам был теперь ослепительной белой сферой. А гигантское разумное существо, принявшее Антона в этот мир и ощущаемое им явно где-то рядом, словно баюкало его на ладони, по-доброму улыбаясь, и говорило: «Таких, как я, многие множества, и они тоже примут тебя во всех слоях и спиралях реальности и времени».