Вот, собственно, вкратце и все гегельянство: «естьность» пива распространяется одинаково на все без исключения его сорта и есть в буквальном смысле «то, что есть любое пиво». И в пивном ларьке, и где угодно еще «естьность» не относится ни к форме конкретного феномена, ни к композиции его составных частей, ни к таре, в которую данный феномен разлит. «Пиво есть пиво», говорит здравый смысл, и оказывается совершенно прав. При этом «естьность» сама не является феноменом, поскольку пиво, как было очень верно замечено выше, суть именно пиво, а не какая-то там мутная философская категория. Впрочем, в пивном походе было сделано еще одно верное наблюдение: чего бы в бутылку ни набодяжили, «естьность» разбодяжить все равно невозможно. Она будет самой собой при любых возможных обстоятельствах и останется тождественной сама себе независимо от того, что у нас там за зелье, с кем пьем и по какому поводу.
Но вернемся к трезвому образу жизни и продолжим: «естьность» есть ни что иное как «неопровержимое присутствие», или просто «присутствие». «Присутствие» в нашей теории будет одним из краеугольных понятий, как и в (западной) философии вообще: там оно называется весьма загадочным и настолько же велеречивым словом «бытие». О «бытии» в философском смысле можно, наверное, писать тома; «присутствие» же это элементарно простое: «Где смартфон? Да вот он лежит!» Больше тут вообще не о чем говорить, кроме одного: пресловутое «сознание», которое якобы «определяет бытие» или наоборот, у нас ровным счетом ничего не определяет, но является тем же самым, что и «бытие», иначе говоря, полностью тождественно ему. «Присутствие» есть единственное и безальтернативное «место встречи» бытия и сознания, которое по определению «изменить нельзя».
Интересно, кстати, что буддисты с большим уважением относятся к «присутствию», словно бы нашли в нем нечто особенное. Они даже своего Будду прозвали «Так-Пришедший», или переводя на наш язык «Естьный», а лучше «Сущий». Наша родная, русская «сущность», или «суть» (то, что обычно начинают искать в окружающем безобразии грамм эдак после пятисот и более), она о том же. «Суть вещей» или их пресловутая «сущность» крайне проста и всем вещам свойственна совершенно одинаково. Специально искать ее бессмысленно и бесполезно, поскольку оная находится и так. Однако представители некоторых конфессий, оказывается, считают иначе.
В своих созерцаниях последователи «естьного» Будды, предпочитающие кататься в «великой колеснице», стремятся обнаружить в созерцаемом феномене его пресловутую «естьность» и полагают, что ничего превыше сего под луною не было, нет и не будет. Для иллюстрации своих тезисов они охотно тычут пальцем в луну, требуя при этом ни в коем случае не отвлекаться на палец. Мы пробовали, и через некоторое время у нас даже начало немного получаться но там, к сожалению, закончилась туристическая виза в Японию и пришлось законопослушно отбывать обратно. Высóко над облаками нам вдруг пришло в голову, что бесплатная луна Отечества ничуть не хуже дальневосточной, а уж всяческих пальцев, охочих при случае куда-нибудь тыкнуть, на родине всегда отыщется предостаточно. Окромя того на нас снизошло, что ничего, кроме нее же самой, от «естьности» ждать не приходится, эту истину, почитаемую буддистами как самую-пресамую, наш соотечественник с неизбывной печалью обнаруживает на дне бутылки, не пользуясь для этого никакими особенными ухищрениями. Впрочем, и печалиться тут особенно не о чем.
4. Неопровержимое присутствие точки состоит в ее неопровержимой воспринимаемости
Зададися вопросом: где находится точка, если любое «Всё» заключено в ней одной? Да вот же Вовочка рисует ее карандашом в тетрадке на уроке геометри. Или, если угодно, Евклид в глубокой задумчивости тычет тростью в песок. Подходит Пифагор: «О чем призадумались, коллега?» «Да вот точку нарисовал». «Где?» «Вот здесь». Но кто знает, о чем на самом деле призадумался наш Евклид? Ну, например, о том, откуда возьмется точка, если ее никто не нарисует. Или о том, что «естьность» любого феномена напрямую свзязана (а еще точнее абсолютно обусловлена) его воспринимаемостью. «Каждй точке по Евклиду!» приблизительно так могла бы звучать самая первая аксиома науки геометрии как, впрочем, и вообще любой науки без исключения.
О запутанных взаимоотношениях субъекта и объекта не рассуждал за тысячи лет человеческой истории, пожалуй, только тот, кто имел в жизни занятие поважнее или поинтереснее. Порассуждаем же и мы но, по недавно установившейся традиции, в компании уже заслужившего наше доверие Здравого Смысла. Но первый же вопрос дражайшего коллеги ставит нас в тупик: «Откуда можно увидеть точку, если кроме нее вообще ничего нет?»