Я в какие-то моменты стал скучать по твоему пению, которое меня часто раздражало. Я с большим огорчением осознал тот факт, что ты оставила свой след везде. О чем бы я ни подумал, куда бы я ни глянул, практически везде есть частичка тебя. Знаешь, если бы у нас было все хорошо, это можно было бы счесть за действительно стоящий комплимент, но при сегодняшнем раскладе, когда ты ушла, это как дополнительный камень на шее.
Тобой пахнут другие девушки. Они проходят мимо или стоят в коридорах, и я улавливаю этот запах. Он мне нравится. Он всегда мне нравился. Со стороны, наверное, можно не понять того, что я инстинктивно на какое-то незначительное расстояние сближаюсь с предполагаемой тобой в лице другой девушки. Поворачиваю вслед за девушкой свой нос, втягиваю этот пока что еще родной и любимый запах и говорю себе: похоже на тебя, очень похоже.
Я помню, что ты постоянно ревновала к тому, что я осматриваю других девушек с головы до ног, и более всего задерживаюсь на их ягодицах. Я так и не смог тебе объяснить, что тяжело не смотреть на то, что перед твоим носом вываливают. Да и природа мужская такая, к сожалению. Но что я понял: то, что входит в мой внутренний мир, что видят мои глаза, что познает мое осознание, не может меня характеризовать, как личность. Меня может характеризовать только то, как я на это реагирую и что делаю с этим приходящим дальше. Я не хочу этих девушек. Я не думаю о том, что мне хотелось бы с ними чего-нибудь попробовать в сексе только из-за того, что у них маняще-красивые ягодицы. Оценивать оцениваю, но не более того. К счастью, сейчас холодно, девушки ходят примерно, как кочаны капусты. Ты знаешь, что я очень негативно отношусь к тому, что девушки оголяются. Мне это не нравится по соображениям нравственности. А то, что я мужчина, нормальный мужчина, и мне нравится женское тело так что в этом плохого? Что плохого в том, что я не с отклонениями, как те, которые принадлежат к нетрадиционной ориентации? Я так тебе и не смог объяснить. И когда говорил тебе о том, что ты не уверена в себе, я ошибался. Это было не так уж и важно в этом вопросе. Был другой факт, более значимый и важный ты была не уверена во мне! Я не знаю, почему я упускал это из виду. Хотя, может быть потому, что я ничего не мог с этим поделать. Человека, постоянно ищущего повод для недоверия, невозможно «законсервировать», заставить его всецело мне поверить и сохранить это свойство.
Я очень часто вспоминаю те дни, когда мы только-только познакомились. То время было хорошим, конечно, хоть я уже и чувствовал какой-то подвох в этих отношениях. Наверное, я понимал каким-то тайным чувством, что ни к чему хорошему это не приведет. Но, знаешь, я буду благодарен тебе за многие вещи, которые произошли со мной, благодаря тебе. И в очередной раз я обрасту новым, закаленным панцирем, как того требует жизнь. Снова обрасту им, чтобы в очередной раз доверчиво и слепо его снять.
Я обещал себе писать ровно пятнадцать дней, ни днем больше, ни днем меньше. Я не раскрою ни одной нашей тайны, которая могла бы хоть как-то отразиться на тебе, не беспокойся. Ты знаешь, как я отношусь к тому, что происходит между двумя людьми: это строжайшая и прекрасная тайна. Но нас уже нет, и ты меня предала. Мне почему-то очень часто вспоминается фраза: слово, данное предателю, ничего не стоит. Какой-то частью этой формулировки я точно воспользуюсь, потому что мне больно. Что-то личное выложить придется, увы.
Каждый день я вынужден испытывать что-то колющее и режущее внутри, что-то жгучее и ноющее, будто бы не заживающее, а прогрессирующее. И тебе, стало быть, тоже нелегко. Но кто в этом виноват? У нас все могло получиться. Но, как любят говорить, не сошлись характерами. А если быть еще более честным и точным: не любим мы любить. Не хотим и не умеем.
Когда я это опубликую, надеюсь, что мне будет совершенно не больно. Я на это отвел себе ровно пятнадцать дней.
День второй
Меня одолевает депрессия. Она намного сильнее, чем большинство из тех, которые я испытывал. Она никак себя не проявляла это время фактически, мне просто было больно, грустно и плохо. Сейчас же я чувствую нечто такое, что подкрадывается ко мне откуда-то изнутри, будто бы из яйца вот-вот вылупится цыпленок, разломав скорлупу. Для меня же разломать скорлупу недопустимо. Если это произойдет, об этом я буду жалеть очень долго и очень много.
Я начинаю срываться по мелочам. Не могу спокойно сидеть в аудитории. На меня начинает давить общество, хотя оно меня, казалось бы, целенаправленно вообще не трогает. Меня выводит из себя то, что в аудитории люди садятся рядом и, не соблюдая дистанции, вымазывают мои джинсы или куртку ногами. Меня начинает злить, что они даже не извиняются, мол, это так и должно быть. Меня начинает напрягать шум в аудитории, когда я пытаюсь сосредоточиться на предмете, акцентировать все внимание на голосе преподавателя, но не могу этого сделать, потому что рядом, сзади или спереди сидят люди, которые не стесняются и не боятся разговаривать больше, чем шепотом. Их речь звучит вполголоса, преподаватель, полагаю, слышит это меньше, чем я, но ничего не говорит. Я не знаю, это слабохарактерность преподавателя или нет. Наверное, да. В любом случае, я ощущаю, как люди наглеют. Почему они не ведут себя так на тех дисциплинах, где их при всей аудитории так опустят морально за это наглое поведение, что им больше не захочется вообще открывать рот до обеда следующего дня?! Люди не чувствуют такт, они не ведут себя воспитанно, потому что воспитания у них нет. Люди понимают только язык силы и власти, они слушают и подчиняются, если на них оказывают давление. Если на них давление не оказывать, то они ведут себя естественно как свиньи. Я, например, не позволяю себе во время лекции так разговаривать. Если я и хочу что-то сказать, то говорю шепотом, чтобы преподаватель не тратил время на замечание мне, чтобы я не краснел потом из-за того, что я невоспитанный, и чтобы я не мешал тем, кто пришел почерпнуть информацию и знания.