Я молчал. Ты чувствовала все, что происходило со мной. В который раз я оставил тебя? А ты не ревновала, лишь передвинула мебель, не сумев отмыть обои. Тревожный и красивый сентябрь напоминал о тебе каждым листом, кружившим надо мной как твоя душа. Я не подходил к телефону, но не из-за тебя. Я был верен, Ада. Я не снимал кольца и не думал отступать, просто я заехал к себе. Меня ждали, пощадили, простили, с такими руками я им пока не был нужен. Я сел на иглу, дружки угощали. Ада, я задолжал, но не мог спать. Несколько суток без сна, в корчме, когда и водка не берет. Беспредел, Ада
Ты проснулась от залпов, ты испугалась стрельбы. Московский конфликт. Ты разлюбила бабье лето и вздрагивала от выстрелов под окном, в ночи. А я был там. Нет, Ада, не в оцеплении, а в белом горящем доме. Я обещал тебе, что не стану волком. Я вышел, дополз к тебе. Я со школы ненавижу красные флажки и уже ничего не боюсь. Вот тогда ты и плакала впервые. Плакала от счастья: «Живой-живой!» Я часто снился тебе, моя душа всегда приходит к тебе, и ты все уже знаешь, не факты, нет. А я стрелял, Ада, стрелял без промаха. И на крышах еще остались затравленные волки, но я ушел. Ушел. Один из немногих. Мы бродили золотящимся парком, говорили о прошлом и будущем России. Ты бередила мне душу щемящей ностальгией о предках, о наших бывших. Разве сейчас мы рвались бы уехать от твоей нищеты, от тлена, поразившего мое поколение? Конечно, ты старше, что тебя спасает от беспредела, но ты в сто раз моложе тех шлюшек двенадцатилетних. Прости, Ада, это мой круг. Ты не любишь грязи, но не можешь охранить меня от нее здесь. Я это видел. Но там там я смогу обезопасить тебя от всех невзгод. Я буду пахать, Ада. Ты станешь моей песней, моей картинкой. Я сам буду подбирать тебе наряды. Я знаю, что мне делать, потерпи немного. Я рассчитаюсь с ними за все. Я только съезжу в одно место. Стреляет без осечки.
Когда ты сломалась, Ада? Почему ты не позволила мне сделать это? Почему? Да я зарезал твою карьеру, подмочил репутацию, но ты была очень красивой, тебе все прощалось. Ты сама оставила престижную работу и не из-за меня, устала носить улыбку. Днем в парке, я пояснял тебе каждый выстрел холостой или нет. Я мог под этот шумок убрать всех, с кем повязан. Меня не успели бы вычислить. Мы бы уехали сразу. Я вернулся со всем необходимым через неделю, готовый к бою. Мои вещи ты перевезла к маме, а в записке: «До тех пор, пока пока я, пока ты и подпись: тетя Ада». Что я должен был осознать, решить, сделать?!
Или я или они, выбирай! твои, последние в нашей жизни, слова.
Но, Ада, я же выбрал! Они ведь не поймут слов. Только сила
«Тетя» Ада, ты не видишь ада? Я хотел убить тебя, Ада. Я бушевал, а позвонили они, не вы Ада, зачем вы прошли, проскользили взглядом и не узнали своего юного супруга. Вы старомодны в этом бархатном пальто. Я изменился, да? Лицо в шрамах. Страшно? Я не хотел вас обидеть. Никогда! Я бы и не вспомнил вас, Ада Вот только цвет магический. Это ваш цвет. Я был не прав. Вам все еще девятнадцать, а я никогда не знал вас иной. А вы? Вы вспоминали меня, я читал. И забыл, сразу забыл вас, тетя Ада. Позвонили они, я не хотел снимать трубку, но Вам страшно? Ада, ты не узнаешь ада. Я сам стал волком, Ада.
У здания суда стрельба стихла, кто-то грубо закрыл глаза. Остальных приговоренных увезли.
Эх, Кузя
Сергей Анатольевич неслышно брел по коридору, слегка сутулясь. Второй этаж блистал показным уютом комнатных цветов, нагоняя скуку последнего приюта. Крадущаяся мука, а не шаг. Плохо, Старик? Плохо-плохо тускло отсвечивали бежевые стены и двери. Благолепие июня манит шелестом подросших берез за открытым окном. Привет-привет, перезимовали. Правильно, что ребят оставил на улице. Он предвидит, как резко изменятся выражения лиц, едва они войдут сюда, приступят к работе. Глупые и толстые мордашки засопят, натирая полы, чтобы не расплакаться. В фойе пансионата он уже столкнулся с обитателями и был готов нести на руках подвернувшуюся старушечку. Но «обеспечиваемые», словно бы проступали из стен, и, видимо, никак не желали его шарахающейся вежливости. Но почему он думает о них, если это просто летняя практика? А он он никто, всего лишь учитель. Учитель физкультуры, внушающий детям почтение одним своим ростом. Да уж, Кузя, ты был выше всех. Кузя, ты был. Не кто-то, а ты согласился на две недели, но не потому, что не знал, где пройдет практика. Это не костры и походы. Это