Вот отыщу себе женщину, похвалялся он, типа твоей Натальи, и буду с ней спать!
Ванда презрительно морщилась. Я не обижался. Пусть болтает, пьяный дезертир!
Увы, ему не удалось развить тему. В квартиру отрывисто позвонили. «Не открывайте!» закричал Павлуша. Ванда поспешила предупредить Киру и Наталью, чтобы не отпирали, чтобы затаились.
Однако в тишине квартиры, как по злому волшебству, загремели отодвигаемые засовы и отпираемые замки. Послышалось дребезжание старухи Цили: «Там он, там дезертир!» Они неплохо знали свое дело. Трое вломившихся бритоголовых сержантов-«облавщиков» выцарапали скользкого дезертира прямо из ванны, понесли голого, словно Афродиту, только что родившуюся из пены, к лифту, погрузились. Лифт дернулся и упал вниз.
Возбужденная старуха выползла следом, припала к сетке лифта, провожая взглядом проваливающуюся кабину и поглаживая себя то одной, то другой ладонью по голове с мелкими косичками, похожими на седую паклю.
И тут из шахты лифта во все горло заорал плененный дезертир: «Прощай, славянка!..» Эхо до такой пронзительности усилило вопль души, что старуха в ужасе отпрянула от сетки.
В общем, увезли моего друга Павлушу на призывной пункт. Теперь его уже, наверное, в числе очередной партии новобранцев посадили на поезд и под присмотром все тех же мрачных сержантов отправили бог весть куда, может быть, действительно на погибель. Еще раньше он говорил, что, пожалуй, наложит на себя руки, твердо решил, даже несколько способов приготовил про запас.
Однако это странно. То есть, то, что, имея отцов военных, мы сами не хотели служить в армии. Издевательства и унижения еще полбеды. Сломают, задолбают, превратят в идиотов это гораздо хуже Или в покойников.
Но армия нужна государству. Что ж ему, государству, поддаться злокачественному человеколюбию и рассыпаться? Состоящее из неких безликих чиновников-политиков, оно, якобы, охраняет нас всех от хаоса и погибели. Заодно, конечно, и себя. Оно называет себя «Родиной».
А может, мы и есть дебилы и уроды? Вполне научно обоснованное и насаждавшееся мнение. Недоличности, полулюди. Вроде как недоразвитые акселераты-маргиналы и генетически обреченные.
Но кем тогда считать государственных мужей? Могут ли их вообще считать людьми, если «не дрожащей рукой» посылают на погибель своих (то есть, конечно, чужих) детей, а сами вполне благополучно живут-поживают. Наверное, присмотревшись, особенно по отдельности, в них можно рассмотреть обыкновенных, конкретных, живых людей. Но вместе, обезличенные, они олицетворяли государство. Жуткий конвейер, бездушную машину, которая хватала, перемалывала мальчиков, вроде нас, и, может быть, тридцать три тысячи лет вела на их охоту, пожирала, устраивала новые и новые избиения младенцев Она-то, эта машина, и внушала мистический ужас. А может быть, это была не машина, а жуткая потусторонняя тварь, существовавшая в каком-то ином измерении и проникавшая сюда, чтобы напиться настоящей человеческой крови?
Теперь к ней в лапы угодил мой милый Павлуша Я очень хорошо себе это представлял и, очевидно, в скором времени сам мог ожидать гостей-«облавщиков».
Кто придумал эти ужасные похороны, зачем?
Откуда-то сверху слышались тягучие, как сироп, переливы органа. Приторно веяло специальным дезодорантом. Считалось, что он очищает воздух. По очереди стали подходить. Я все медлил, пока не оказался самым последним. Кира слегка подтолкнула меня. Я взглянул в сторону мраморного стола и, мотнув головой, уперся.
Ну что ты, нехорошо, шептала Кира. Надо попрощаться!
Пауза затягивалась, неловкость ситуации нарастала. Кира подталкивала меня туда, а я упирался. Более того, стал пятиться назад.
Что ты, твердила Кира, нехорошо! Фуй, как нехорошо!
Это же не она! вырвалось у меня.
Иди, не унималась она, иди скорей!
Я почувствовал, что краснею, как вареный рак. Что же получается, я сам должен принуждать себя соблюдать эти подозрительные и непонятные мне ритуалы? Я видел, какой пронзительной жалостью засветились глаза Натальи. Наталья вытащила из пакета бумажный конверт с щепоткой освященной в церкви землицы, листочек с заупокойной молитвой и пару желтых церковных свечек. Символически присыпала погребальное покрывало землей, больше похожей на обычный песок, а свечки, обернутые в листовку с молитвой, приткнула рядом. Мама не была ни верующей, ни даже крещеной (и я, кстати, тоже), но было решено соблюсти все полагавшиеся ритуалы, и Наталье поручили (или она сама вызвалась) еще с утра пораньше съездить в какой-нибудь храм и привести все необходимое.