Но главное, что мне в ней претило, это ее необычайное сходство с матерью, то есть с Кирой, которая хоть и была родной сестрой моей мамы, но совершенно не была на нее похожа и вызывала у меня сильную брезгливость. Еще в детстве я внутренне морщился, когда та пыталась заворачивать меня в подол халата и «носить». Я как бы имел перед глазами шаблон того, что произойдет с девочкой Вандой спустя энное количество лет. Несмотря на все старания напудривания, подкрашивания, сквозь Кирину пудру так и смотрела старуха. Так и Ванда как бы с детства казалась мне какой-то подпорченной, что ли. Я постоянно чувствовал это неприятное сочетание девичьего и будущей обрюзглости.
Последние месяцы мы почти не виделись. Кира иногда звонила, жаловалась, что дедушка с бабушкой совсем плохи и за ними приходится неусыпно присматривать. Они жили за сто километров от Москвы. Зато обе объявились сразу после маминой смерти. Приехали еще накануне, вечером «помогать», и вместе с Натальей полночи готовили еду для поминок.
В общем, несмотря на некоторую размытость окружающего пространства по причине действия успокаивающих таблеток, я вполне сориентировался. Разглядел стоящую в дальнем углу Павлушину маму.
Тетя Эстер была в своих огромных темных очках и черном шелковом платке. Но очки и платок не только по случаю траура. Она всегда появлялась в них, после того как однажды ее, уже вдову, подстерегли в подъезде и плеснули в лицо кислотой. Когда-то тетя Эстер была хороша, и «бешеного темперамента». То есть, надо думать, гуляла направо налево, соблазняя всех понравившихся мужчин, пока одна из обиженных жен так зверски ей не отомстила. Мама подозревала, что тетя Эстер не пропустила и отца, но не хотела этому верить. Все равно дружила. Да и жалела по-женски. К тому же, тетя Эстер была прекрасная портниха. Они втроем мама, Наталья и тетя Эстер часто собирались кроить, шить что-нибудь модное. Иногда к ним присоединялись Кира и Ванда. Эти-то, хоть и кургузо, шили-подшивали для продажи у себя в городке. Мне ужасно нравилось в такие дни, называемые в шутку «ателье», болтаться около них, слушать их разговоры, наблюдать, как они, часто полуодетые, с пестрыми сантиметрами, повязанными вокруг талий или накинутыми на шею, со ртами полными булавок, возятся с примерками, шелестят выкройками. Там пахло чулками, женским бельем, женской кожей и волосами. Кстати, первые модные брюки нам с Павлушей кроились именно под руководством тети Эстер.
Сам Павлуша на похоронах отсутствовал. Находился теперь бог знает где. А может быть, и еще дальше. Может быть, там, где зреют в изобилии финики, дыни, лимоны, гранаты, мины, автоматы. Да мало ли на земле хороших мест!.. Буквально накануне мероприятия его «загребли» в армию.
Что ж, о поступлении в институт мой лучший друг и не помышлял. В последних классах, когда мать перестала доставать, забил на учебу и вообще окончательно на все. Косил под тормознутого. А ведь конечно был ничуть не глупее меня. Иногда мне казалось, я понимал, в чем дело: он терпеть не мог отвечать на вопросы, на любые вопросы. Не говоря про учебу. Уж лучше промолчит. Со стороны казалось, что в нем заключено нечто самобытное. Напоследок учителя вдруг прониклись к нему зверским сочувствием. Отпетый двоечник, ни к чему не стремящийся, зазря пропадавший бедняга. Вроде как убогий. Вот-вот к выпивке пристрастится. На выпускные экзамены он вообще не хотел идти. Мол, все равно ни хрена не знаю. Добрая немка затащила и подсказывала, как родному, прямо при инспекторе из министерства. Что ни говори, а балдой или, по крайней мере, разгильдяем прослыть не так уж плохо. Любят у нас юродивых.
Присылаемые из военкомата повестки Павлуша игнорировал вот уже несколько недель. Чуть что беспечно отшучивался, придумывал небылицы: «Меня, мол, в сапоги не обуют, я дебил, меня молния в детстве ударила» Или: «Мне положена отсрочка, я им принесу справку, что у меня уже трое детей» Действительно начинало казаться, что при нашей бюрократической волоките-неразберихе и в этот раз как-нибудь обойдется Но вот не обошлось.
С некоторых пор стали пасти «облавщики» из военкомата, а намедни нагрянули на квартиру.
Участковый милиционер, а с ним двое дюжих бритых сержантов-старослужащих позвонили в дверь. Тетя Эстер через цепочку объяснила, что сын практически не появляется дома, вообще не ночует. Но те предъявили бумагу, вроде ордера. Втроем протиснулись в дверь. Павлуша успел бежать через черный ход. Тетя Эстер развела руками: вот, нету, мол, дома сорванца. Значит, все-таки любила несмотря ни на что. Пыталась кокетничать с участковым, что при ее темных очках и обожженных щеках было нелегко.